Третий дубль - [8]

Затем была посадка на поясном космодроме. Пересадка на рейсовый челнок Юпитер – Марс – Земля и авария, перечеркнувшая все его мечты и планы… Долгие годы лечения, искалеченная психика, клаустрофобия – диагноз медицинской комиссии, заставивший его навсегда расстаться с мечтой о дальнем космосе.

Домой он так и не вернулся. Жизнь потеряла для него свои яркие краски. Желание бросить якорь, найти себе спутницу жизни, определиться так и не возникло. Не получив определенной специальности, не закончив школу второй ступени, он начал скитаться с планеты на планету. Меняя один освоенный мир за другим, подыскивая случайную, временную работу, соглашаясь иа любые условия… Постепенно он превратился в постоянного пассажира, в парня без образования и без специальности. Три года были безвозвратно потеряны, время для поступлеаия и школу второй ступени упущено, дорога к его заветной мечте, как ему казалось, полностью утрачена. И вот тогда на Фредосе он встретил Глебова. Человека, вновь подарившего ему надежду…

Глебов знал старинную китайскую систему тренировки психики, способную вернуть искалеченному здоровье, закалить его, сделать сильнее. Через четыре года Роман стал прежним здоровяком.

Что-то, впрочем, от болезни осталось. Какие-то смутные видения, сны, обрывки странных воспоминаний или следы былых галлюцинаций? Роман инстинктивно избегал полного медицинского обследования и искал обходные пути, ведущие к цели. Догадывался ли об этом Глебов? Знал ли, что то, чему сам Глебов посвятил всю жизнь, для Романа всего лишь средство? Скорее всего, он надеялся только на время. Постепенно, исподволь в Романе нарастал протест. Он не собирался связывать свою жизнь с планами Глебова, и в конце концов разрыв стал неизбежен. Оба понимали это, хотя еще не родились окончательные слова, да и не было в этом необходимости для двух людей, ощущавших само движение мысли.

…Он услышал шаги учителя за целый квартал. Конечно, не сам звук. Он словно видел со стороны, как учитель в эту минуту проходит мимо автомата с экспресс-завтраком, видит брошенную им обертку и осуждающе покачивает головой.

Глебов выглядел уставшим и сильно постаревшим, хотя с их последней встречи прошло не больше года. Черты его лица обострились, и под тонкой пергаментной кожей проглядывала нездоровая синева. Сколько ему может быть лет? Семьдесят? Сто? Спрашивать старшего о возрасте считалось неприличным. Роман и в этот раз сдержался, не начал разговора. А Глебов словно испытывал его терпение: молчал упорно и смотрел в сторону, как бы не замечая сидящего на конце скамьи Романа. В конце концов тот не выдержал и начал оправдываться. Чувство вины перед учителем за то, что он не выполнил его рекомендаций, не спросил даже совета, а просто известил о своем решении, оказалось сильнее вежливости.

– Я не мог поступить иначе. Понимаешь, это мой последний шанс. Такие экспедиции бывают раз в столетие! Я должен хотя бы попробовать. Может быть, повезет, бывают же случайные, невероятные удачи! Вдруг и мне повезет?

– Что ж, возможно.

– Ты не прав, нельзя больше ждать, больше я так не могу. Ты научил меня многому, дал надежду. Пять лет я ждал и работал, пять долгих бесконечных лет! И вот теперь ты против…

– Разве я что-нибудь сказал? Я вообще сижу молча. Сижу и слушаю твой детский лепет. Я даже не возражаю.

– Разве обязательно возражать? Я же вижу – ты против!

– Какое это, в конце концов, имеет значение, раз ты уже все решил без меня?

– Я должен был хотя бы подать заявление на участие в этом конкурсе! Я узнал о нем с опозданием, и у меня не оставалось времени, чтобы связаться с тобой. Однако никто не мешает тебе запретить мне поединок. Ты мой учитель. До начала соревнований еще двое суток. Ты очень спешил и успел. Чего же ты ждешь? За что меня упрекаешь?

– Я ничего не могу тебе запретить. Особенно теперь. Каждый человек, становясь самостоятельным, сам принимает решения и сам отвечает за их последствия…

Это была ритуальная фраза. Глебов прощался. Отрекался от него, и теперь он оставался один. Совершенно один. Роман почувствовал холодное отчаяние и вместе с тем не свойственное ему раньше упрямство. Если нужно заплатить даже такую цену, он ее заплатит! В конце концов даже учение КЖИ всегда было для него только средством.

Холодный ветер, перепрыгнув через ограду парка, поучался вдоль аллеи, шурша листьями, и, не долетев До скамейки, бессильно бросил людям под ноги пеструю охапку.

Глебов поднялся, повернулся к Роману и внимательно посмотрел на него. Посмотрел так, словно хотел надолго запомнить его черты.

– Я всегда знал, что рано или поздно это случится. Что ты уйдешь к своим звездам. Но я надеялся, это будет не так быстро, и ты, по крайней мере, закончишь курс. У тебя настоящий талант, он встречается слишком редко. Иногда мне даже казалось, что в детстве с тобой кто-то занимался, некоторые реакции оказались чрезмерно развиты. Есть качества, которые не могут быть врожденными, их можно достичь только с помощью специальных тренировок.

– Почему же я ничего не помню об этом?

– После аварии часть твоей памяти оказалась закрытой, психологические реакции, связанные с этой изолированой областью, ненормально болезнзнны. Все это напоминает искусно поставленный гипноблок с хорошей защитой. Проникать в него слишком опасно. Я надеялся, что позже, когда ты до конца овладеешь системой и сможешь полностью контролировать собственную психику, ты сам справишься с этим. Но ты уходишь слишком рано. Я всегда знал, что в конце концов ты уйдешь, и все же надеялся на время. После окончания третьего Цикла должна была измениться вся твоя структура ценностей, само сознание восприятия мира, я надеялся, что тогда ты переменишь решение…