Третий дневник сновидений - [11]

– Вздор! – сказала мама за моей спиной.

Генри просунул голову в кухню.

– Ах, уютный семейный сон! И как аппетитно пахнет… Свежей выпечкой… корицей… Твои сны последнее время невероятно ароматны.

Ещё невероятней, что он может ощущать запахи, которые мне снятся. Всё было так необычно, что не стоило долго в этом разбираться. Каждый раз, когда я так делала, меня охватывал страх – страх перед тем, что в конечном счёте для этих снов не существовало научного объяснения. Что, с другой стороны, должно было означать…

– А это что такое? – прервал Генри мои размышления.

Под кухонным столом вдруг появился довольно упитанный чау-чау и оглядывался на нас. Самый настоящий Расмус.

– Он всегда так смотрит, когда хочет угощения, – сказала Мия со злорадным смешком. – Это же маленький Ра…

– У-уй… – Генри потёр руки.

Я вытолкала его в коридор, выскользнула вслед за ним и закрыла за нами дверь – Мия не успела и слова проговорить. Во сне я умела двигаться быстрей супермена, если такое можно представить.

– Маленький разбойник! Давай сделаем контрольный круг. – Я повисла на Генри. – Мы могли бы, например, посмотреть, прав ли Грейсон и действительно ли к нему никто не может прорваться.

– Но там внутри было так уютно. – Генри с сожалением посмотрел на мою дверь. – А тут снаружи, наверно, безобразничают всякие шпионы и психопаты.

Ну да, или ещё демоны. Уверенности ни в чём быть не могло. Коридор с дверями разного цвета и мягким освещением мог казаться приятным и мирным, но это было не так. В тишине что-то таилось, и нельзя было понять, откуда идёт свет, – не было ни окон, ни ламп, да и самого потолка, с которого могли бы свисать лампы, не было. В нескольких метрах над стенами начиналась рассеянная пустота, больше всего напоминавшая светло-серое небо, которое иногда нависает над Лондоном. Множество разветвлённых проходов казались бесконечными и терялись где-то в тени. Но я всё равно любила это место, мне нравилось представлять, что за каждой дверью кто-то видит свои сны, что все люди в мире связаны этим лабиринтом. Это было магическое место, опасное и таинственное, – сочетание, против которого невозможно было устоять.

Я прижалась тесней к Генри и глубоко вдохнула:

– Приятных снов нам хватит до конца жизни, сколько нам захочется. Если мы спасём мир от Артура.

Генри немного отстранился, чтобы можно было меня обнять.

– Вот за что я тебя люблю, Лив Зильбер, – шепнул он мне в ухо. – За то, что ты всегда хочешь приключений.

Я его любила за это же. Не тратя пустых слов, мы превратились в ягуаров и помчались рядом. В другом облике я чувствовала бы себя не так уверенно, но, став ягуаром, я так хорошо владела собой, что не надо было приспосабливаться. Не то что в таких трудных формах, как летающие насекомые, неподвижные предметы или совсем уж особенные, вроде ветра. Ягуаром я могла оставаться часами. Бывало, проснувшись после такого интенсивного сна в облике ягуара, я продолжала оставаться в этой роли настолько, что приходилось подавлять в себе желание облизывать лапы. Однажды я даже зарычала на Флоранс, когда она не давала мне в кухне пройти к кофеварке.

Что касается Флоранс… Элегантная, цвета зелёного тростника дверь, которая сегодня располагалась рядом с дверью Грейсона, была, конечно, её дверью. Блестящие серебряные буквы ФЦЭС на ней могли означать только: Флоранс Цецилия Элизабет Спенсер. Ничего другого.

По какому принципу располагались двери и почему они время от времени менялись местами, этого мы разгадать не могли. Во всяком случае, двери людей, в чём-то близких друг другу, в положительном или отрицательном смысле, никогда не располагались слишком далеко одна от другой. Принадлежность многих дверей можно было определить по внешнему виду. Например, дверь Грейсона была точной копией двери в нашем доме. Или дверь мамы, на которой даже была табличка: «Мэтью. Антиквариат лунного света. Открыто с полуночи до рассвета». Другие можно было определить не так однозначно, но я была уверена, что скромная серая дверь рядом с маминым «Антиквариатом лунного света» принадлежит Эрнесту. Даже если мамина дверь меняла расположение, эта серая дверь оказывалась на той же стороне. И покрытая красным блестящим лаком дверь с роскошным золотым молотком, совершенно соответствовшая характеру Персефоны, становилась всё ближе к моей, когда мы целые дни проводили вместе.

Не то чтобы я испытывала потребность заглянуть за какую-то дверь, но мне всё-таки спокойнее было знать, с кем соседствует моя дверь. Когда с кем-то сталкиваешься в коридоре так часто, как я с Генри, кажутся, по крайней мере, знакомыми двери вокруг наших – даже если они меняют внешний вид и место.

Полдня я мучилась вопросом: как, чёрт побери, Артур мог определить дверь миссис Лоуренс? Здесь было много дверей, которые подошли бы ей, но не было несомненного знака, ну… не знаю… Может, выгравированной Эйфелевой башни или приглашающего коврика «Добро пожаловать» на французском. Или хотя бы дверной ручки от Шанель. Но Артур нашёл, наверно, практичный способ. Он заполучил какую-то из личных вещей миссис Лоуренс и с её помощью проверял любую заинтересовавшую его дверь, пока не заставлял одну открыться. Это, конечно, требовало времени, но показывало, как решительно он преследовал свои мрачные цели. А поскольку подсознание миссис Лоуренс не могло выстроить никаких непреодолимых препятствий, Артуру было нетрудно переступить её порог. И там уже делать что захочет.