Выстрел в театре ― Линкольна не стало,
И опять Ку-клукс-клан поджигает кресты.
Где же тот, кто б смог
флаг подхватить, понести,
Не храня, как трофей, в кабинете?
На конце фитиля пляшет пламя свечи,
Освещая тюремную клетку.
Чуть горит огонек, но обширны лучи.
Легкий ветер его задувает,
А он снова встает и аллегро звучит!
Отвернусь от него ― не узнает…
Боже! Тень на стене так зловеще молчит ―
Черный призрак не просит совета.
Вот пробрался к рулю недостойный
В маске друга у Траурной Рамки.
Он за несколько лет власть себе подчинит
И, чтоб споры идейные кончить,
Уничтожить физически тех повелит,
Кто в него не влюблен, пусть и молча.
Масс активность ни цента не стоит,
Коль под страхом поет дифирамбы!
Сын народа ― его преступлений враги
Погибают «врагами народа»…
Все газеты за ним дружно красят фасад,
Ретушируя трещины Зданья.
Ясно всем, что пристойно ваять и писать
И о чем говорить на собраньях.
Только это назад роковые шаги ―
Путь сложней и все дальше Свобода.
Нам понятней свои идеалы:
Профсоюзы, что море, мы ― рыбы.
Пусть правленье народное грянет везде,
Во всех точках огромной планеты!
Если будет иначе, жесток наш удел,
Но Коммуна Парижская, где ты? ―
В своих спорах запутавшись, пала…
Пусть История сделает выбор!
Майский ветер все теплое движет:
Ночь ― и ― в сумерки пируэт.
Сотни огненных точек все ближе.
Все отчетливей факельный свет.
Строги лица из тьмы взяты светом.
Есть и женские: вот ― Люси.
Озаряет их бликами ветер
И все яростней песня звучит:
«Встал народ, голодный, рваный,
Видишь ― он идет.
В страхе мечутся тираны,
Знай ― их власть падет.
Рыцарь молота, смелее,
Все за правду в бой!
Все равны! Никто не смеет
Грабить нас с тобой!»[2]
1987
