Третьего не дано - [8]

- У тебя неприятности? - спросил Сергей, когда они окунулись в бассейн.

- Есть немного, - уклончиво отозвался тот. И перевел на другую тему: Ты что-нибудь слышал о Мокровце?

- Нет. Что это за птица?

- Скорее, шимпанзе. Уж больно похож, - и Юрий нырнул в воду. Больше он ничего не сказал, придержав свой "сюрприз" до конца. Когда они выходили из сауны к машинам, Ковчегов протянул Сергею фотографию.

- Вот этот Мокровец. Тот человек, которого ты ищешь, - сказал он.

- А кого я ищу?

- Понятия не имею, - пожал плечами друг и усмехнулся. - Может быть, судьбу? А у Мокровца с ней приятельские отношения. Там, на обороте, адрес, по которому его видели. Если повезет, встретишь.

Ковчегов пошел к "БМВ", окруженный четырьмя телохранителями. Видно, он действительно чувствовал себя неспокойно. Повертев в руках фотографию, Днищев направился к своему "жигуленку".

2

Шестнадцатого апреля президент Ельцин вместе с любимой дочкой полетел в Бонн к "другу Колю". В этот же день Днищев "ходил" за Мокровцом, а Киреевский размышлял об исторических взаимоотношениях Германии и России и перспективах на будущее. Перед ним лежали рукописные тетради из архива Просторова, которые он не только готовил к печати, но и лично для себя подвергал системному анализу, обращаясь к ним всякий раз, когда возникал тот или иной трудный, а то и неразрешимый вопрос. Казалось, что в многочисленных заметках и записках Геннадия Сергеевича, оставленных им в наследство, посвящены ли они прошлому России или ее будущему, хранятся ответы именно сегодняшнего дня. Просторов, например, точно подметил характерную особенность средств массовой информации - даже ссылаясь на достоверные, малоизвестные факты, и создавая тем самым видимость объективности и беспристрастности, - любым способом искажать подлинный смысл или ретушировать его навязчивым контекстом. Впрочем, это было свойственно пропаганде с давних времен, но приобрело массовое звучание именно с расцветом телевидения. При этом он ссылался на манерного популяризатора Радзинского, тихо заговаривающего с экрана зрителя то байками о Сталине, то о царской семье. Вроде бы льются исторические факты, создается эффект присутствия автора в одной комнате с Николаем II, но вот что говорит "милый Эдвард": В 1917 году последний русский царь записал в своем дневнике: "Господи, усмири Россию..." Просторов показывал Киреевскому ксерокопию этой страницы, где было рукой Императора начертано вроде бы тоже ... да не то: "Господи, умири Россию..." Совсем иной смысл, другое отношение писавшего к своему Отечеству. "Умири" - значит принеси ей мир и спокойствие. "Усмири" - почти покарай за гордыню. А гордыня-то была не у русского народа, а у тех, кто навязывал ей революцию - у всего мирового "цивилизованного" сообщества, которое и заслуживает Божьей кары. Нет, не случайно у Радзинского появилась в слове всего одна буковка. И таких примеров Просторов приводил много.

Звонок в дверь вывел Киреевского из задумчивости. На пороге стоял новый сосед, вселившийся в квартиру Геннадия Сергеевича после его смерти. Стриженная "под ежик" голова, щекастое лицо на шее - золотая цепь.

- Звякнуть можно? - пережевывая что-то, спросил "новый русский". До Анатолия не сразу дошло, что сосед хочет позвонить по телефону, а тот уже крутил диск аппарата в коридоре. Разговор занял всего несколько секунд и состоял, в основном, из одних междометий и восклицаний:

- Я. Ну? ... А?... Тут... А этот?... Давай. Буду!

Повесим трубку и продолжая жевать, он повернулся к хозяину.

- Чем занимаешься?

Анатолий пожал плечами, с интересом наблюдая за ним.

- Ясно. Выпить хочешь? - из кармана адидасовских штанов извлекся заморский пузырек.

- В другой раз, - ответил Киреевский.

- Понял. Оставь себе, - пузырек опустил на полку. - Квартирку посмотреть можно? У тебя две комнаты? А у меня три, - сосед уже прошел в кабинет, и Анатолию пришлось последовать за ним. - Если надумаешь продавать хату - обращайся ко мне. Я их соединю. Вот здесь дверь проделаю, "новорус" постучал по стенке, затем взглянул на рукописи, разложенные по столу.

- Писатель, что ли? - интерес его стал стремительно падать. Ладно. Пошел. Будь здоров.

Киреевский закрыл за соседом дверь и усмехнулся: странные все-таки существа заселяют нынче Россию. Вроде бы одной крови, а на разных берегах. Но мост строить надо. Он не придел этому визиту никакого значения, но если бы был более наблюдателен, то заметил бы торчащий из другого кармана адидасовских штанов краешек антенны мобильного телефона. И тогда задал бы себе резонный вопрос - а какого черта сосед приходил сюда звонить? Но сейчас он уж сидел за столом, изучая заметки Геннадия Сергеевича, которые и были посвящены волновавшим Киреевского проблемам.

3

Из записных книжек Просторова

"... Чем объяснить нынешний интерес к истории? Попыткой обрести укрытие от сегодняшней жизни или желанием разобраться в ней на примерах прошедших событий? И тем, и другим, но ...и ни тем, и ни другим в действительности, как бы парадоксально это не звучало. Здоровый человек тянется к жизни и даже неизлечимо больной надеется на выздоровление, к образу смерти тяготеет лишь мертвый от рождения дух: но наше прошлое не мертво, а продолжает существовать, излучать энергию, пульсировать, взаимодействовать и влиять на "сегодня" и "завтра". Прошедшее, настоящее и будущее воспринимаются большинством как принципиально разные несовместимые временные стихии, а подчас намеренно сталкиваются лбами. Видимое постоянство современности и прогнозируемость грядущего, по сути, Большой Обман, мираж, который подсознательно отторгается здравомыслящим человеком (здесь имеется в виду земной путь, бытие, а не возрождение к жизни вечной), и он поворачивается и вглядывается назад, где все реально, осмысленно и, по крайней мере, объяснено и доказано. Что отсутствует в мнимой "реальности" сегодняшнего дня. Более того: искусно запутано, зашифровано и подано в неверном освещении. Но не всякий найдет верный код и к зашифрованному прошлому. Наука "История" давно уже взята под жесткую опеку мировым сообществом, ибо Правда делает из раба свободного человека, а это мироправителям невыгодно.