Третье пришествие. Современная фантастика Болгарии - [15]

«Готов! Готов!» – мурлыкал Психономатор, хотя и сам Рен-барх прекрасно видел это. Именно так надо создавать настоящего местного манипулятора, когда он находится на высшей стадии мобилизации радостного соучастия, когда все его существо торжественными ритуальными танцами выходит на поле боя, и когда ни один нейрон не тянет по-дезертирски назад.

«Прекрасная работа, Гавон Рен-барх», – улыбается Доктринер, и его по-мужски сдержанная улыбка приводит в движение тонкую сеть морщин вокруг глаз…

Гавон усадил своего новоиспеченного помощника в кресло и начал объяснять ему, как манипулировать пультом гипнотаблиц. Сай безошибочно повторил все действия, гипно-излучатель тихо загудел, а на экране начали мелькать таблицы программы «Теории информации и социального манипулирования». Знания, которые гипногенератор вводил в мозг, многократно превосходили все университетские курсы Земли. Психономатор регистрировал почти стопроцентное усваивание информации. На глазах у Гавона создавался умный, гибкий, хитрый дипломат, ученый и боец. Параллельно с теорией мозг Сая усваивал и новую систему ценностей, где в качестве объекта преклонения и восторга Гавону Рен-барху отводилось второе место после Доктринера.

– Приятной работы, Сай! – пробурчал Гавон, хотя землянин не мог его слышать, и ушел в командный отсек.

Последний переход прошел прекрасно. Корабль вышел из нулевого пространства недалеко от патрульной ракеты Сая. Гавон с улыбкой посмотрел в последний раз на брошенную ракету, включил двигатели и задал Компьютеру программу полета. Земля была уже видна и без увеличения – голубая точка в центре экрана.

Вечером он выключил гипногенератор – не хотел перенапрягать мозг своего помощника, да и в этом не было необходимости. Сай уже знал почти все необходимое, а завтрашний курс окончательно затвердит принятую информацию. Они поужинали – спокойно, почти не разговаривая. Уставший Сай отправился к себе в каюту, пожелав, как требует этого земной обычай, Гавону спокойной ночи. Космодор кивнул ему в ответ и подумал, что ночь, без сомнения, будет спокойной – половина миссии исполнена, мысли спокойны, снов не будет. Мелькнула какая-то тень, но она быстро исчезла – нет, никаких снов не будет! Он даже не будет приказывать Психономатору следить за его сном: это недостойно, это значит, что он все еще испытывает страх, притом без оснований…

Гавон Рен-барх вошел в свою каюту. И сон встретил его на пороге. Его тело автоматически совершало действия отхода ко сну, а мысли уже окунулись в знакомую темноту. Над ним была та растрескавшаяся, пульсирующая земля, а он падал с нее в пропасть неба. Ноги его ступали по чему-то невидимому, твердому, холодному, как камень, но падение продолжалось. Земля поднялась над ним, как волна прибоя, и понеслась куда-то. Гавон остался один между звездами. Потом сквозь звезды начали вырисовываться стены пещеры. Удобно устроившись между двумя сталагмитами, за ним следил Сайрас Джеральд. Свет, исходящий из его черных глазниц, падал на лицо Космодора, который уже знал, каким будет первый вопрос:

«Почему ваша цивилизация порождает так много психических больных, мистер Рен-барх?»

«Что означает “много”, Сай?»

«Почти у двадцати процентов населения Дарха зарегистрированы резкие отклонения от нормы, мистер Рен-Барх. Это составляет более трех миллиардов человек. Больше, чем все население Дарха триста лет тому назад. Три миллиарда – это среднее население средне-цивилизованной планеты».

«Ты не можешь знать этого, Сай!»

«Но ты можешь, Гавон, и ты знаешь это».

Рен-барх почувствовал, что где-то там, в реальности, его тело уже покоится в кровати, но здесь, во сне, его лицо запылало от прилива ярости:

«Да! Знаю! Знаю, что психономия кастрирует дух! Но что делать с этим духом, если он всегда требует нереальных, абсолютных категорий? Непрестанно ищет вину среди тех, кто правит обществом! Что делать, если сама организация общества делает невозможной свободу духа? Свободу верить в мифы добродетелей и нравственности!»

Голос его стал плотным, почти материальным, словно свинцовые капли, направленные на Сая, но проходящие сквозь него, и только гранитная стена вздрагивала от сверхмощных ударов.

«Что нужно этому духу, Сай? Дружба?! Любовь?! Новые горизонты?! Все это мерзкие иллюзии, Сай! Они могут только испортить наслаждение реальными радостями жизни».

Последние залпы пролетели сквозь загадочно-неподвижного Сая и совсем разрушили стену за ним. Она бесшумно распалась, и открылась комната. Та самая Комната…

Рен-барх вдруг перестал быть непреклонным Космодором и ощутил в себе молодого двадцатилетнего Гавона – лидера школьных похождений, самого интеллигентного и непокорного воспитанника 517-й Гипнодидактической школы. Гавон узнал комнату, понял, какие события разыграются снова на его глазах, и ему захотелось умереть (где-то очень далеко, в реальности, его тело конвульсивно металось в бесплодных попытках выкарабкаться из сна). Широко открытые, застывшие глаза узнавали эту комнату с кроватью и столом, этого пьяного парня в кровати и красивую обнаженную девушку. Воспоминание о любви к ней превратилось в саму любовь и в невыносимое страдание от цинизма происходящего. Это была женщина, которую он позволил себе любить больше самого себя, а пьяный, с которым она через минуту ляжет, – его лучший, единственный друг, последняя возможность веры в дружбу. И сейчас она снова посмотрит на него, Гавона, ледяным презрительным взглядом, как тогда, и отдаст свое тело в руки его друга. И все это произойдет перед ним. Как тогда. И они не остановятся даже тогда, когда Гавон, подталкиваемый последними остатками юношеского достоинства, включит свет…