Третье, что свело в могилу моего отца - [4]

Мы пошли вдоль забора к реке. Близко к проволоке подходить боялись, потому что думали, что она до сих пор под током. Однако на кромке того, что напоминало большой канал, изгородь кончалась. Земля здесь просто провалилась в воду, а вместе с нею и изгородь. Мы перебрались через канал и пошли вдоль нового русла, врезавшегося прямо в участок Лопуха и шедшего к его пруду: оно впадало туда с широкой стороны и, пробив себе выход на другом конце, немного петляло и дальше уже впадало в реку.

Сомневаться не приходилось - большую часть лопуховской рыбы унесло, но и та, что оставалась, могла теперь плыть, куда вздумается.

Потом я заметил Лопуха. Мне было страшно с ним встретиться. Я махнул остальным, и мы пригнулись.

Лопух стоял на дальнем конце пруда у того места, где выходила вода. Он просто стоял, и несчастней человека я не видел сроду.

- Мне-то, конечно, жалко старину Лопуха, - сказал отец за ужином несколько недель спустя. - И ведь сам же, бедняга, виноват. Но как тут за него не переживать.

Дальше папка сказал, что Джордж Лэйкок видел лопуховскую жену в спортивном клубе в компании здоровенного мексиканца...

- ...И это еще цветочки...

Мать резко взглянула на него, потом на меня. Но я продолжал есть как ни в чем ни бывало.

Папка сказал:

- К чертям собачьим, Беа, он уже парень взрослый!

Лопух стал сам не свой. Из мужиков больше ни с кем не общался без крайней надобности. Подкалывать его теперь тоже никто не решался - с тех пор, как он погнался за Карлом Лоу с распоркой два на четыре за то, что Карл сбил с него шляпу. Но хуже всего то, что теперь за неделю у него в среднем набегало по два-три прогула. Стали поговаривать, чтобы от него избавиться.

- Совсем мужик развинтился, - сказал папка. - Эдак он того и гляди помешается.

Потом как-то в воскресенье после обеда, как раз перед моим днем рожденья, убирались мы с папкой в гараже. День был теплый, безветренный. В воздухе столбом висела пыль. Мать зашла в гараж и сказала:

- Дэл, тебя к телефону. По-моему, Верн.

Я пошел за отцом в дом, чтобы умыться. Отец поговорил, положил трубку и повернулся к нам.

- Лопух, - сказал он, - убил жену молотком и утопился. Верн только что слышал в городе.

Когда мы туда приехали, там уже полно было машин. За распахнутыми воротцами выгона я увидел следы шин, уводившие к пруду.

Сетчатая наружная дверь была открыта настежь и подперта ящиком. Рядом стоял мужик - худой, в свободных брюках и спортивной рубашке и с кобурой под мышкой.

Он смотрел, как мы с папкой вылезаем из машины.

- Мы с ним дружили, - сказал папка мужику.

Мужик помотал головой:

- Это мне без разницы. Если вы не по делу, то отваливайте.

- Нашли его? - спросил папка.

- Шарят, - сказал мужик и поправил пистолет.

- Ничего, если мы туда сходим? Я его неплохо знал.

Мужик сказал:

- Попробуйте. Если погонят - не говорите, что я вас не предупреждал.

Мы пошли по выгону почти тем же путем, что и в тот день, когда пытались рыбачить. По пруду ходили моторные лодки, над водой висели мертвенные клубы выхлопа. Кое-где на месте камней и деревьев виднелись промоины. Две лодки курсировали взад-вперед. Один человек правил, другой держал веревку с крюками.

"Скорая" ждала на гравийном пляжике, где мы когда-то пытались удить лопуховскую рыбу. Двое в белом, привалясь к задней дверце, курили.

Одна из моторок заглохла. Мы все посмотрели в ту сторону. Человек на корме встал и начал травить свою веревку. Немного погодя из воды показалась рука. Похоже, что крюком Лопуха поддело за бок. Рука снова опустилась и снова высунулась, а за нею - еще какая-то бесформенная масса.

Это не он, подумал я. Это что-то другое, то, что лежало здесь давным-давно.

Человек с носа лодки перебрался на корму, и вдвоем они стали втаскивать что-то капавшее на борт.

Я взглянул на папку. На нем буквально лица не было.

- Бабы, - сказал он. Он сказал: - Вот что бывает, когда тебе не та баба попадется, Джек.

Но, по-моему, папка и сам в это не верил. Он, по-моему, просто не знал, кого винить и что сказать.

Мне показалось, что с того момента все для отца обернулось темной стороной. Он, как Лопух, стал сам не свой. Эта рука, которая то высовывалась, то уходила в воду, как будто помахала хорошим временам на прощанье, худым - на встречу.

Потому что плохие времена потянулись на годы с тех пор, как Лопух утопился в той темной воде.

Может, так оно и бывает, когда помирает друг. Никому из оставшихся корешей счастья не видать?

Хотя я ведь уже говорил, что и Пёрл-Харбор, и что пришлось переехать в дедовский дом папке тоже ничего хорошего не дали.