Треснутая трубка - [40]
Жестокая схватка приближалась неотвратимо. Матросы и геологи уже не думали о том, что подкрепление с лодки делает противника еще сильнее, — их теперь не остановило бы даже десятикратное численное превосходство врага. Сжав кинжалы в зубах, они упрямо ползли между камнями навстречу выстрелам отряда Бранхауса.
Но им не пришлось схватиться ни с нацистами на берегу океана, ни с расистами с подводной лодки. С запада вдруг донесся гул мощных моторов, и тут же над бескрайним простором джунглей появились самолеты.
Несколькими ракетами геологи показали место своего расположения, и вскоре над открытым плато рядом с рощей повисли черные точки. Не прошло и пяти минут, как все небо расцвело пестрыми куполами парашютов. А экспедиция, защищая десантников, открыла по фашистам бешеный огонь из всех имеющихся оружий — жалеть патроны теперь было ни к чему.
— Лодка тронулась в сторону океана! — радостно крикнул матрос.
Со стороны фашистов теперь уже никто не стрелял. Среди камней вдруг поднялась поджарая фигура, и тут же в наступившей тишине хлопнул пистолетный выстрел. Фигура грузно опустилась обратно. Это покончил с собой военный преступник, гитлеровский ракетчик фон Бранхаус, более двадцати лет скрывавшийся от людей в Сараматских горах и тешивший себя наивными надеждами о власти с помощью радуги Отто Ойслендера.
Оставшимся в живых его приспешникам после этого ничего не оставалось делать, как выбраться из-за камней с поднятыми руками…
В городе африканское солнце печет еще сильнее. Но люди, уместившиеся под широколистной пальмой, словно и не чувствуют жары: пожимают друг другу руки, а то вдруг, радостно возбужденные, начинают даже обниматься. Они, оказывается, только что вышли с приема, устроенного в их честь руководителями республики Зимбамве. Старый негр, то и дело поглаживающий свою редкую бородку, не выдержал, прослезился:
— Как ведь тепло говорили со мной, все о ране расспрашивали, — пробормотал он, не скрывая радостных слез. — Рана-то она что — заживет. Только жаль вот — не смог я прикончить этого Бранхауса…
— Не горюй, дедушка! Он ведь все равно получил то, что заслужил.
Это, конечно, радист Каро и его дедушка. Рядом с ними — Гурьян и Саржов, они внимательно слушают Отто Ойслендера.
— Вы совершенно правильно поняли часть формулы, приведенной в воспоминаниях майора Дина Маккойла, — говорит профессор. — Но как вы могли восстановить все остальные части так быстро — просто диву даюсь. Я ведь искал эти формулы всю жизнь.
— Значит, вы согласны работать в научном центре Зликэ? — спросил молчавший до сих пор Могого.
— Да. Очень меня заинтересовал атомный реактор, построенный с помощью этого молодого человека. Мне хочется поработать с вами, Саржов! Ну, а потом… Потом нам с Карлом хочется побывать на родине, на нашей Эльбе… Правда, я не знаю…
— А вы не сомневайтесь, профессор! — горячо ответил ему Саржов. — Такого ученого, как вы, немцы примут с великой радостью. В Германской Демократической Республике теперь великолепные научные центры.
— А мы, — задумчиво заговорил Могого, — опять пойдем в джунгли. И к Сараматским горам тоже… Ведь мы открыли только одну их тайну. Наземную, так сказать… А сколько в них кроется еще природных тайн! Крэ, тебе хочется стать геологом?
— Ой, еще как! — вскинулся молодой негр.
— В экспедицию ты опять пойдешь со Степановым. А вернешься — поедешь учиться в Советский Союз, в Москву. Тогда твой друг как раз возвратится к себе на родину…
— Ой, Гуринэ! — закричал Крэ, вскочив на ноги. — Так я могу увидеть и Кремль?
— Хоть каждый день, — засмеялся Гурьян.
…В городе африканское солнце печет еще сильнее. Но люди, уместившиеся под широколистной пальмой, словно и не чувствуют жары: пожимают друг другу руки, а то вдруг, радостно возбужденные, начинают даже обниматься.
Треснутая трубка
— Один! Два! Три!.. — старательно считает мальчик, честно засунувший всю голову в дупло старого дуба.
Когда он досчитал до шестидесяти, даже девчонки успели попрятаться: кто за кусты орешника, кто в густую траву в дальнем конце поляны. Только один из подростков, — видимо, уверенный, что все равно успеет спрятаться лучше других, — нарочито неторопливо вышагивал в сторону рослых деревьев. Из-за пенька, густо обросшего стрелками молодняка, выглянула черноволосая голова:
— Саш, сюда, сюда! Тут Ромашка нас ни за что не отыщет!..
— А-а! Все равно он сначала девчонок найдет, — макнул рукой Саша. Но сам на всякий случай прибавил шагу и вскоре исчез за деревьями — только желтая майка мелькнула в прогале между темными стволами.
— Семьдесят шесть! Семьдесят семь!.. — упрямо долбил сзади голос Ромашки.
Саша, завернув за первое же дерево, увидел впереди низко осевший в землю сарай с почерневшими бревнами. Вокруг него стеной толпился малинник.
— Девяносто девять!.. Сто!
Саша улыбнулся облегченному выдоху товарища и, опустившись на четвереньки, ужом прополз сквозь малинник к углу сарая. Потом пробрался вдоль него к забору, заглянул от нечего делать в щель и застыл, заинтересованный.
На крыльцо дома лесника выпорхнула девочка в коротеньком платьице с чашкой в руках и тоненьким голоском начала подзывать к себе кур: «Цып-цып-цып-цып!» Куры, ковырявшиеся около ворот, с кудахтаньем понеслись на зов. Только петух, важно восседавший на заборе, укоризненно покачал головой, словно не одобряя их спешку, издал победное «кукареку» и вдруг лётом кинулся догонять подруг.
