Тренер - [41]

Добрался к отцу быстро. В собственную квартиру решил не заходить. Чего он там не видел? Платит постоянно, все блестит и все прекрасно. Вверх по лестнице взбежал, как в детстве, через ступеньку. С порога почувствовал запах ремонта – шпаклевка, грунт и еще что-то.

Отец открывать не спешил, видимо, занят чем-то. А Столешников мнется в нетерпении, как же давно он здесь не был! Пока отец неторопливо звенел замком, Юра позабыл про приветствия. Сразу с порога заявил:

– Нас трансферов лишили, знаешь? Усилиться не получилось, скамейка совсем короткая…

Столешников прислонился к дверному косяку и огляделся. Обои нарезаны, разложены аккуратными рулонами, стена обработана. Отец взял со стола коробку обойного клея и, рассматривая сквозь очки инструкцию, спросил:

– Что делать думаешь?

Вот как у него это получается? Ты ему про проблемы, а он… а он спокойный, и ты сам вдруг становишься таким же. Наконец-то, глянул поверх очков.

– Не знаю… Может, молодого одного выставлю завтра. Вроде, есть в нем что-то… Но на поле… Не знаю, в общем. Может, приедешь, посмотришь?

Сколько звал-то уже к себе? Не хочет, домоседом стал. А море? Да и ладно, Юр, что мне-то море в мои годы? Пап, врачи у нас хорошие, оказывается, в городе… А у меня и здесь неплохие. Ты, Юр, работай, играй, пусть и не сам, со мной все хорошо.

– Чего смотреть? Себя ставь на игры. Как же они так печатают… в очках не разберешься!

Столешников решил переспросить, так, на всякий случай:

– Себя?!

– А что мешает? Год давно прошел… Ноги на месте. Играть можешь.

В груди Столешникова что-то шевельнулось от его слов.

– То есть просто выйти на поле, как будто не было ничего?!

Отставил, наконец-то, клей этот. Посмотрел строго, совсем как историк школьный:

– А что было? Это же просто игра. Выходи и играй…

Столешников отмахнулся. Не начинай, мол, пап. Тренеру «Метеора» тяжело давались такие разговоры.

– Знаешь, этот молодой, Зуев, он всего боится, смотрит на нас взглядом овцы. Мы ему – давай, не ссы, иди в стык, а самому страшно… страшно…

Столешников вздохнул. Отец смотрел на него, не отрываясь, ждал нужного ответа.

– Я на эти трибуны смотреть боюсь. Ты думаешь, я не слышу, что они говорят, что кричат, что пишут в своих соцсетях сраных? Я эту ненависть чувствую! Слышу я ее, пап… Это каждый день со мной. Выходи и играй?!

Отец смотрел, чуть прищурившись.

– Проехали. Я – тренер.

Отец пожал плечами, сняв очки и крутя их в пальцах. Столешников сильно разнервничался. Заходил по комнате взад и вперед, к двери, передумав, обратно. Собирался сказать что-то, оправдаться или закричать, даже рот открыл. И, тут же, как рыба, захлопнул обратно. Посмотрел на отца. Тот не обращал внимания на метания сына, все читал мелкий шрифт на коробке. И вдруг Столешников понял, как сильно он отца любит, как рядом с ним превращается в маленького мальчика – про себя да про себя, а про папу до сих пор ничего и не узнал. Это ощущение как-то странно растрогало взрослого мужчину, Юра, в порыве какой-то сыновьей нежности, подошел к отцу и крепко обнял его. Не умея сказать самого главного, произнес:

– Пап, да заканчивай ты уже сам. Давай я тебе бригаду найму…

Когда-то очень давно, лет двадцать назад, папа был молодым и сильным. Таким сильным, что Столешников даже и не думал стать, как он. А сейчас, когда он обнял отца крепко, как в детстве, то неожиданно понял: насколько тот постарел… От этой мысли стало страшно.

– Пап…

Тот его перебил, кивнув на обои…

– С бригадой, сын, неинтересно.

Столешников улыбнулся:

– Бесишь ты, вот честное слово!

– Ты тоже.

И они принялись за дело. Совсем как тогда, в девяностых. Рулоны в клее, стены, подгонки. И тренер совершенно думать забыл про будущий матч.

Бергер смотрел за волшебством, творящимся на его глазах. Внимательно, не отрываясь, он пытался разгадать всю глубинную суть перформанса, устроенного Ларисой.

А та, как будто второго тренера здесь и близко не было, пересчитывала деньги. Пачки денег, стянутые бухгалтерскими резинками. Такая же, если Бергер не ошибался, сейчас держала пучок на ее голове. Купюры в пачках были разные – совсем вытертые и только-только из банкомата, номиналы разнились от ста рублей до пяти тысяч. У Бергера заблестели глаза.

Лариса развернула калькулятор, показав ему результат. Тот оторопел.

– Если что, день рождения у меня через месяц.

Лариса сдвинула брови, не оценив шутку.

– Арбитра знаешь, который нас судить будет?

– Дружок мой – тот еще гоблин… Думаешь, надо?

Та кивнула.

– Поговоришь с ним. Четвертьфинал… Важный матч… для всех. «Торпедо» точно занесли… Надо нам как-то уравнять. Скажи, пусть честно судит.

Бергер кивнул в ответ, почти спародировав Ларису:

– Ну… Добро, блин.

Столешников, вернувшийся вчера, был совершенно невозмутим. Родной человек, он и есть родной человек. И поговорили ни о чем вроде и просто так телевизор посмотрели, чаю выпили, но как хорошо на душе.

На стадион в «Химках» Столешников вышел собранный и счастливый. Пусть «Торпедо» дергается, они выиграют, уделают их.

А ребята на поле держались отлично. Трибуны гудели, болельщики, как и игроки, были на взводе. Даже комментатор, и тот был как-то особенно бодр: