Трень - брень - [17]

- Ну, завалила. Я его из винтовки.

- Моржа? - Охотник поежился и засмеялся. - Кстати о медведях, сказал он. - Я вам еще не поведал?

- Она оленей била. - Боба от смеха скорчился. Он смеялся с подвизгом.

Охотник смеялся сипло, словно из него пар выходил.

Ольга бросилась к стойке с оружием. Они с продавщицей вместе схватили ружье и потянули его каждый к себе, позабыв, что в незаряженном ружье больше смешного, чем страшного.

Охотник и Боба заливались, словно два саксофона.

Тимоша молчал.

Шут (дядя Шура) тоже смеялся. Он сидел на полу и смеялся голосом скрипки. Из его глаз длинными острыми струйками били слезы.

Закатывался Боба:

- Во врет - уметь надо. Ну и рыжая! Соври еще!

Икал охотник:

- Жуткое дело. Куда мне со своим медведем...

Ольга выпустила ружье. Продавщица спиной ударилась в полку с товарами. Ольга тут же схватила другое. И... грохнул выстрел. Ольга испуганно посмотрела вокруг. Дыма не было, раненых тоже. Это выстрелил шут (дядя Шура) из дурацкого пистолета разноцветными кругленькими бумажками с очень вкусным названием - конфетти.

- Почему вы смеетесь? - спросила Ольга. - Почему вы смеетесь, не зная? Почему вы ему верите, почему вы не верите мне?

- Она нерпу сама себе настреляла на шубу, - взвизгнул Боба.

Ольга выбежала на улицу.

- Боба, имеешь, - тоскливо сказал Тимоша.

- Посмеяться нельзя? Смех - витамин для нервной системы. - Боба снова застрекотал: - Ха-ха-ха!

И никто не заметил, как в магазин тихонько вошел Аркашка с Ольгиным нерпичьим портфелем.

- Ольга, - позвал он. - Ольга!.. Дядя Шура, где Ольга?

- Убежала, - сказала ему шут (дядя Шура).

Аркашка подошел к Бобе.

- Здравствуй, старый бродяга, - сказал ему Боба. - Вижу, ты, брат, не изменился с той благословенной поры, когда ходили кожаные рубли и деревянные копейки, когда короны королей были доступны для нас, как теперь портсигары, когда принцессы были красивыми, а вино крепким, когда наши шпаги не знали ржавчины поражений...

- Здравствуй, старый бродяга. Над Ольгой смеешься?

- Угадал, гениальный ребенок.

Аркашка трахнул Бобу портфелем по голове.

- Еще хочешь?

- Ты что, одурел? - спросил Боба. - Ты, старый бродяга...

- Не за гениального ребенка - за Ольгу.

Боба бросился на Аркашку, он бы смял его, но тут между ними встал Тимоша.

- Отскочите, - сказал он. - Или оба в нокауте. Зачем ее портфель приволок?

- Она улетать хочет. Вот уедет она, если все здесь над нею смеются. А тебя, Боба, я из рогатки достану.

- Уехать? Ребенок! От себя куда уедешь? Нету таких колес. Продавщица посмотрела в глаза дяде Шуре, в самую их сердцевину.

Тимоша бросился к двери. На улицу выскочил.

- Ольга!

- Ольга! - передразнил его Боба. - Еще один спятил.

Тимоша вернулся с улицы, к охотнику подошел:

- А вдруг она не врала?

- Маловероятно, - вздохнул охотник. - Хотя и другое - смеху не к спеху.

- А вдруг она не врала? - спросил Тимоша у продавщицы.

Продавщица кивнула:

- Не врала.

- А вдруг, - сказал шут, - а вдруг врала?

Боба хихикнул, но, поймав скучный Тимошин взгляд, наглухо прикрыл рот ладонью.

- А вдруг? - повторил шут. - Ай-яй-яй, и мы ей поверили.

- Ну и что? Ну и поверили! - сказал Тимоша с сердитым напором.

- Аркашка, где она может быть, твоя Ольга?

- Она не моя. С какой стати она моя? Она такая же моя, как и твоя...

- Короче, где она?

- В парке.

Тимоша выскочил, хлопнул дверью. За ним побежал Аркашка. И уже потом пошел Боба, почесывая затылок.

Продавщица сказала:

- Они встретятся в парке...

Шут сказал, глядя в пол и краснея:

- Там хорошее место для встречи...

Охотник на цыпочках, чтобы не скрипнуть, пошел из магазина. Он шел затаив дыхание, он не хотел мешать.

- В восемь вечера, - сказал шут.

- В восемь вечера, - сказала ему продавщица.

КАРТИНА СЕДЬМАЯ

Осень пахнет забродившим яблочным соком. Листья на деревьях - будто крылья чудесных бабочек. Они, наверно, улетают с ветвей к желто-розовым зорям, к багряным закатам, мажутся в огненных красках и прилетают обратно, чтобы всех подразнить своим солнечным цветом.

Осенью - ясным днем, темной ночью, даже в дождь, даже в бурю - слышен печальный какой-то звук, будто поезд уходит. Будто поезд этот последний.

Шут (дядя Шура) бодро шел по аллее старинного, парка. Он говорил:

- Убежала девочка плакать. Как говорится, не прижилась. Но сантименты нам не к лицу! Мы тверды и проворны. Ха-ха-ха... Перемелется - мука будет. Подумаешь, рыжая девчонка - частный случай. - Шут голову опустил. Руки развел. - А самое синее небо над нами. И самые теплые крыши над нами. И самые добрые люди вокруг. И очень хочется тихой красивой личной жизни. Особенно когда мы влюблены... Тс-с... Осторожно... - Шут оглянулся. - Это не детская тема. Я извиняюсь.

* * *

Ольга шла вдоль гранитного парапета, за которым текла речка. Эта речка - протока - впадала в другую речку, а уж та, своим чередом, - в море. Ольга трясла головой, черные, как березовый уголь, волосы падали ей на лоб густой челкой.

Ольга не заметила, как к ней подбежал Боба.

- Эй, ты! - крикнул Боба.

Она не услышала.

Боба дернул ее за рукав. Она остановилась и тотчас приняла оборонительную позицию.