Трехгрошовый роман - [70]

Полли приняла их довольно любезно. Она пригласила их в гостиную и, надев передник, побежала на кухню разогреть чай. Все это она делала с подчеркнутой деловитостью, свойственной всем молодым хозяйкам, для которых возня с кухонной посудой еще содержит в себе нечто сексуальное.

Фанни строго-настрого запретила Мэри говорить о делах. Они, мол, будут ожидать Мэка. Но не успела Персик подать чай, как Мэри залилась слезами. Ей уже нечего было ожидать.

Она рассказала почти все, что можно было рассказать, умолчала, разумеется, о бессмысленных обвинениях, из-за которых даже «Зеркало» чуть не лопнуло от смеха; но зато она выложила все, что могло свидетельствовать об обязанностях Мэка по отношению к ней.

Полли с любопытством разглядывала ее. Она даже не успела сесть и все время держала в руках чайную посуду.

Дело было ясное: Мэкхит заманил эту женщину в одну из своих дешевых лавок и бросил там на произвол судьбы. Гораздо милосердней было бы с его стороны проломить ей череп дубиной, как только он ею пресытился.

Чайная посуда чуть дрожала в руках Полли, когда она отвечала Мэри. А сказала она ей приблизительно следующее.

О делах она не берется судить. То, что ее муж (мой муж) «заманил» Мэри в д-лавку, кажется ей не очень правдоподобным. Вероятно, он ей просто подарил лавку. Что он обрек ее там на голодную смерть, звучит прямо-таки смешно, и подобное обвинение она, как жена Мэка, попросту отметает. Ведь не одна Мэри владеет д-лавкой! И не собирался же Мэк «обрекать на голодную смерть» всю эту массу людей, владеющих д-лавками! Все это в достаточной степени неправдоподобно. Что же до остального, то тут она должна сказать ей как женщина женщине: по ее мнению, все то, что Мэк полагал нужным и полезным делать до брака, ее не касается. Все же ей хотелось бы высказаться и по этому поводу, опять-таки как женщине: когда женщина сходится с мужчиной, она обычно знает, чего ради она это делает. Она действует на собственный страх и риск. И это не дает ей права требовать от мужчины, чтобы он потом всю жизнь ее содержал. А то у каждого мужчины было бы к тридцати годам не меньше полдюжины семей. И вообще не всегда другие виноваты в том, что человек очутился под колесами.

Изложив все это, она довольно резко поставила поднос на стол. Воцарилась тишина. Суэйер перестала плакав и ничего не выражающим взглядом смотрела на стоявшую перед ней молодую женщину. Фанни тоже была удивлена. Она резко встала.

Мэри как бы очнулась и тоже встала, хотя и не так порывисто. Очень медленно, неуверенными руками она поискала на столе свою сумку.

Тем временем Полли опять взялась за чайник и начала разливать чай. Она еще не успела поставить чайник на стол, как обе женщины ушли.

Фанни не хотела отпускать Мэри. Но та покачала головой и села в проходивший трамвай, У нее было какое-то растерянное выражение лица, и трамвай (Фанни сразу же это заметила) пошел не в сторону Малберри-стрит, где помещалась ее лавка. Она уже не управляла своими мыслями. Ей оставалось жить только 27 (двадцать семь) часов.

Весь остаток дня Фанни разыскивала Мэкхита. Они встретились только на следующее утро: он на минуту забежал к ней в лавку, обеспокоенный и возмущенный вчерашним посещением, о котором ему рассказала жена. Он накинулся на Фанни и стал допытываться, что произошло. Фанни, не моргнув глазом, рассказала ему все. Она прямо-таки не находила слов, до того ей не понравилось поведение Полли. Она вдруг почувствовала, что и она сама – всего только служащая. Поведение Мэка ей тоже не понравилось.

Она заговорила о новой лавке на Клайт-стрит и о том, что Мэри Суэйер окончательно выбилась из сил. Она все время твердит, что утопится.

Он злобно посмотрел на Фанни, когда она сказала, что Мэри Суэйер ждет его на Малберри-стрит, и выбежал из лавки. В тот день должно было состояться второе заседание наблюдательного совета ЦЗТ. До заседания у него было множество дел.

Спустя несколько часов он отправил посыльного с запиской, в которой он назначал Мэри Суэйер свидание около семи часов в одном трактире неподалеку от Вест-Индских. доков. Ему, как видно, пришло в голову, что она слишком много знает.

Придя около пяти часов на Малберри-стрит, Фанни с облегчением увидела, что лавка еще открыта. Мэри сидела за прилавком; прочтя записку от Мэкхита, она кивнула. В лавке находился какой-то мужчина с деревянной ногой.

Ровно в шесть Мэри заперла лавку, отпустила швей и вскоре затем уложила детей в кровать. Потом она пошла вместе с Фьюкумби по направлению к Вест-Индским докам. Таким образом, в последние часы своей жизни она все же не была одна.

По дороге солдат пытался втянуть ее в разговор. Но она отвечала односложно. Возле трактира она отослала его. Зря он ее провожал. А между тем ей ничего не стоило, как ему казалось, дать какие-нибудь сведения, которые укрепили бы его положение у господина Пичема.

Как впоследствии показал хозяин, Суэйер около двух часов прождала в пустом трактире. Потом, не дождавшись Мэкхита, она пошла по направлению к докам. Она сказала хозяину, что пойдет навстречу господину, который назначил ей свидание. Но ей уже некому и нечему было идти навстречу.