Трехгрошовый роман - [47]

О браке Мэкхита она никогда не упоминала ни одним словом. Она знала, что он считает его ошибкой я почти не видится с Полли. Тем более ревностно помогала она ему наладить работу д-лавок, которая разваливалась с каждым днем.

Владельцы лавок рассчитывались очень неаккуратно или ле рассчитывались вовсе. Они все время получали большие партии однородных товаров – то часы и очки, то табачные изделия и трубки – и не знали, как их сбыть.

Неприятная история с одной женщиной, которой Макхит по доброте душевной оборудовал лавку, наглядно иллюстрировала положение этих жалких предприятий. Речь шла об одной его старой приятельнице, некоей Мэри Суэйер.

Она узнала, что он женился, и почему-то сочла это несправедливостью по отношению к себе. Она подняла страшный шум и нашла защитников в лице людей, околачивавшихся в д-лавках и старавшихся навести их владельцев та разговор о господине Мэкхите. Эти защитники сидели в редакции газеты «Зеркало». После того как Мэкхит выбросил за дверь одного из ее сотрудников, редакция стала проявлять большой интерес к делам владельца д-лавок. Она была суеверна и твердо верила, что человек, разбивший зеркало, будет семь лет несчастен. Кроме того, «Зеркало» имело репутацию боевой общественной газеты, так как оно нападало только на богатых людей – главным образом оттого, что у других не было денег и их поэтому нельзя было шантажировать. Итак, Мэкхиту приходилось быть начеку. Как и все состоятельные люди, он должен был поддерживать репутацию безукоризненно нравственного человека. Эта репутация была ему нужна для того, чтобы удобней обманывать владельцев д-лавок.

Свидание между ним и Мэри Суэйер состоялось в антикварной лавке Фанни Крайслер в присутствии последней.

Суэйер, хорошенькая полногрудая блондинка лег около тридцати, заявила, что у нее больше нет сил бороться. Мэк извлек ее из привычной ей среды и в течение многих лет мучил своей ревностью. Сама она при этом была вынуждена – тоже в течение многих лет – смотреть, как он, так сказать, порхает с цветка на цветок. А теперь он не постеснялся окончательно опозорить ее перед всем светом, женившись на другой. За нынешнего своего мужа, находящегося в данное время на войне, она вышла с согласия Мэка и вовсе не так уж за него держится. Лавка, которую ей оборудовал Мэк, – сущее дерьмо. Муж наградил ее двумя детьми. Если она не получит хотя бы нескольких фунтов, чтобы нанять двух-трех швей, ей останется одно – броситься в воду. Ее нервы никуда больше не годятся. Только этим объясняются некоторые откровенные высказывания, которые она себе позволила, в пылу гнева.

Фанни прежде всего попыталась установить, успела ли она уже связаться с «Зеркалом». Она спросила:

– В чьем присутствии ты позволила себе эти откровенные высказывания? Это очень важно.

Но у Мэри Суэйер оказались все же достаточно крепкие нервы, и она не попалась на удочку. Она отвечала крайне неопределенно, рассуждениями общеморального характера.

Она, дескать, подарила Мэку свои лучшие годы. Когда она спуталась с ним, она была юным, цветущим созданием; если не считать, что ее изнасиловали в двенадцатилетнем возрасте, в чем она ему сразу же призналась, у нее никогда ни с кем ничего не было. Теперь же, когда Mэк выбрасывает ее на помойку, она уже не в состоянии подцепить себе кого-нибудь другого. И она указала на следы, оставленные на ее лице временем и заботами о Мэке.

Когда она кончила, заговорил Мэк.

Он подчеркнул, что он сторонник полной свободы женщины. Когда женщина отдается мужчине, она это делает на свой страх и риск. Он категорически возражает против попыток читать ему мораль. Любовь – это не страхование старости. Кто уступает любви, тот разделяет удовольствие, получаемое от любви.

Мэри опять начала кричать. При чем тут полученное ею удовольствие? Как будто бы она не могла получить его с любым мужчиной, с каким-нибудь приличным человеком, готовым заботиться о женщине, которая отдала ему все? Она была продавщицей, и Мэк велел ей уйти из магазина, потому что однажды увидел, как ее шеф приказал ей влезть на стремянку и снять с полки какую-то коробку, – он хотел поглядеть на ее ноги. А теперь никто больше не хочет смотреть на ее ноги, пусть Мэк зарубит себе это на носу. Молодой человек, который так мило беседовал с ней обо всей этой гнусной истории, подтвердил ей это.

Мэкхит собрался было резко ответить ей, но Фанни предпочла осторожность. Было очевидно, что причиной вызывающего поведения этой несколько вульгарной, но, в общем, недурной женщины было только плачевное состояние ее дел.

– Как я могу сбыть это барахло? – гневно продолжала Мэри. – Не всем же покупателям нужны часы. Я решила специализироваться на нижнем белье. Не могу же я сказать госпоже Скраб, когда она требует нижнюю юбку: «У меня нет нижних юбок, а вот не возьмете ли вы часы?» Конечно, может быть, часы вам легче красть… Не перебивайте меня, я тоже кое-что соображаю, хоть я и не воспитывалась в пансионе, как новая жена Мэка… Одна я с нижним бельем не могу справиться, мне нужны одна-две швеи, а это значит – гоните деньги!

Переговоры были длинные и утомительные. Мэри боролась, как тигрица. Предложение Фанни о том, что Мэк, хотя он и не признает за собой никаких обязательств по отношению к ней, все же поможет ей расширить ее торговлю трикотажем, – но только в том случае, если она будет хранить полное молчание обо всем, что между ними было, – она выслушала, подавшись вперед, сморщив лоб, пылая недоверием.