Трехгрошовый роман - [46]

– А если, – неожиданно резко спросил Мэкхит, – мне не пристало просить моего тестя об одолжении?

– Не волнуйтесь, Мэкхит. Нет никаких оснований волноваться. Вы должны понять, что мы обязаны быть осторожными. Банк принадлежит не нам, а крошке Ток, кстати сказать, очаровательнейшей малютке. Вы владелец лавок, но, в сущности, нас в гораздо большей степени интересует ваша идея, Мэкхит; лавки – дело второстепенное, тем более что они мало чем замечательны, не правда ли? Основной пункт во всем деле – это ваша блестящая идея: единая цена, рекламная неделя и поощрение самостоятельности мелких владельцев.

Мэкхит довольно быстро откланялся. Он прошел часть пути пешком. Было уже темно. Он размахивал своей толстой палкой и сбивал ею ветки тисовой изгороди, обрамлявшей палисадники. Он был очень недоволен.

За день до этого Полли вышла после обеда погулять j с ним по парку. Через два часа она ушла «домой». Он не осмелился удерживать ее.

Чего ради он вообще женился?

На следующий день он имел в банке еще одно собеседование с Миллером и Хоторном. Ничего, однако, не изменилось. Был только установлен окончательный срок.

Мэкхит изо всех сил старался убедить стариков в доброкачественности своих идей. Он чрезвычайно образно обрисовал их воздействие на конкурентов.

Они выслушали его благожелательно и с большим вниманием, а потом сказали, что все это покамест еще музыка будущего. Пусть он вовлечет в дело своего тестя, и тогда они поладят.

Покуда тянулись эти мучительные переговоры, Мэкхит никак не мог отделаться от впечатления, что вечер, проведенный им у Миллера, только повредил ему. По всей вероятности, его идеи показались этим старомодным господам чересчур прогрессивными. Он вновь разозлился, вспомнив дурацкую историю про Ротшильда.

На весьма естественную мысль о том, что старинный, безукоризненно честный Национальный банк мог отказаться от деловой связи с ним из-за его темного происхождения, соответствовавшего не менее темному происхождению его товаров, его навела Фанни Крайслер, да и то значительно позднее.

К обусловленному сроку Мэкхит, разумеется, не мог сообщить ничего нового. Он вынужден был признаться, что ему не удалось «договориться» с господином Пичемом. Миллер и Хоторн тотчас же скорчили крайне озабоченные мины. Они не выставили его за дверь, но неожиданно задали ему в лоб несколько неделикатных вопросов.

Они и вправду были разочарованы. Они уже примирились с его новшествами и, в сущности, горели желанием погрузить свои ветхие сети в неведомые воды.

Спустя несколько недель Мэкхит узнал, что они ведут переговоры с лавками Крестона.

Это было более чем огорчительно. Именно торговая сеть Крестона была тем достойным соперничества образцом, который витал перед духовным взором Мэкхита, – большие, солидные, хорошо расположенные лавки с богатым выбором товаров. Он рассчитывал поставить их на колени при помощи своих идей. Вместо этого он узнал, что концерн Крестона в связи с притоком капитала идет на целый ряд новшеств. Он объявил большую рекламную неделю со всевозможными сюрпризами для публики. Тут, совершенно очевидно, имел место наглый плагиат его идей – плагиат, какого Мэкхит никак не ожидал от обоих старцев и который глубоко возмутил его.

– Что? – бушевал он в разговоре с Фанни. – Меня хотят обмануть? Я делаю все, чтобы стать солидным, я отковываюсь от насилия, я рабски или, во всяком случае, довольно точно придерживаюсь законов, я скрываю свое происхождение, надеваю стоячий воротничок, снимаю квартиру в пять комнат, заключаю добропорядочный, буржуазный брак по расчету, – и только я вступаю в высшие сферы, как меня обкрадывают! И это считается более нравственным, чем то, что я до сих пор делал. Это гораздо безнравственней! Мы, обыкновенные преступники, не можем тягаться с этими людьми, Фанни. В каких-нибудь сорок восемь часов они отнимают у нас не только всю нашу добычу, собранную в поте лица, но и наш дом и наши сапоги и при этом не нарушают ни одного закона и, по всей вероятности, еще наслаждаются сознанием исполненного долга.

Он был до глубины души потрясен обманом, жертвой которого стал, и усомнился в своих способностях. Полдня колесил он по Лондону в конном омнибусе, погруженный в мрачные размышления. Суетня входивших и выходивших пассажиров вернула ему спокойствие, а смена кварталов, смена нищеты и великолепия оживила его. Однако мысль о том, что недостаток образования подвел его, позволив какому-то незначительному банку и концерну Крестона обвести его вокруг пальца, по-прежнему угнетала Мэкхита. С большим трудом восстановил он обычное душевное равновесие.

Мэкхит вступил в один из самых тяжелых периодов своей жизни.

РУКА ДРУГА

В эти дни Фанни Крайслер была ему крепкой опорой. Она жила в Лэмбете, в небольшой квартирке с красивой старинной мебелью и отдельной комнатой для гостей.

Мэкхит подолгу сиживал в ее лавке, а вечерами она брала его к себе, потому что ему не хотелось идти домой. Он говорил, что дома ему не дают завтрака.

Возникшие было трения с Гручем, с которым у нее была давнишняя связь, она без труда уладила: она попросту не пускала его к себе в течение нескольких недель.