Трехчастная модель, или представления средневекового общества о себе самом - [7]
А Герард и Адальберон оба были каролингскими епископами, самыми каролингскими из всех. По корням своего рода. Но и потому также, что Реймсская церковная провинция, куда входили оба их диоцеза, составляла самое сердце страны франков, Francia. Архиепископ Реймсский Ремигий крестил Хлодвига. Его преемники претендовали на монопольное право короновать короля западных франков[13]. За полтора столетия до тех дней, когда императорская власть стала неуклонно смещаться к Востоку, в Ахен и в Рим, архиепископ Реймсский Хинкмар сосредоточил лучшие плоды Каролингского возрождения между Реймсом и Компьенем, между Парижем и Ланом (в жестах он называется «Мон Лон»; это последнее пристанище Карла, сына последнего каролингского властителя, которого архиепископ Реймсский Адальберон в 987 г. лишил его прав, поддержав избрание королем узурпатора Гуго Капета, и которого наш Адальберон, епископ Ланский, предал). Мец расположен на окраине исконной провинции: это опасная точка, вклинивающаяся в дикую Австразию. Но политика других франкских королей, королей Востока, королей Германии, усаживавших лотарингских священников епископами в Реймс, Камбре, Лан, стремилась именно к тому, чтобы все это захватить, отобрать себе это хранилище культуры. Соборы Камбре и Лана, равно как и Реймсский собор, запечатлели формы политической жизни франков. В их книжных собраниях больше чем где-либо оставалась живая, запечатленная латынью риторов, память об этих формах. Епископам этих городов надлежало поддерживать подобное воспоминание, вдохновляться им, чтобы своими речами помогать управлять королевствами как должно.
Город Лан принадлежал к Западному королевству. Камбре — к Лотарингскому королевству, растворившемуся в королевстве Германском. Королевство западных франков, то есть Франция; королевство восточных франков, то есть Империя, — два государства, разделенные Шельдой и Маасом. Их властители, родичи, оба — наследники Карла Великого, равные по влиятельности, представлялись авторам начала XI в. двумя столпами христианского мира, призванными любить друг друга братской любовью и время от времени встречаться на границе, чтобы вместе решать проблемы, общие для всего народа Божьего. В 1937 г. Т. Шиффер (Schiefler) доказывал, что Герард Камбрейский — немецкий епископ; политические страсти увлекли этого замечательного ученого за пределы разумного: Герард был лотарингцем, а не немцем. Он говорил на романском языке, а не на германском. Да, он жил при капелле германского короля; он был ему верен; в 1015 г. он старался убедить графа Намюрского и графа Геннегауского, своих родственников, признать власть нового герцога Нижней Лотарингии, также его родственника; его главным противником был граф Парижский. Да, город Камбре принадлежал Империи. Но к этому городу был присоединен древний город Аррас, который был столицей королевства Франции. Так что — об этом рассказывает хронист Сигиберт из Жамблу—Герард был единственным лотарингцем, который относился к франкской епархии, parrochia francorum. Он был равным образом связан с королем Франции, и это толкало его к стране франков, Francia, не меньше, чем его культура. Когда Капетинг призвал прелатов своего королевства собраться вокруг него, Герард поспешил это сделать. На Пасху 1018 г. он был в Лане, вместе с королем Робертом Благочестивым и, разумеется, с епископом Адальбероном. Он участвовал в 1023 г. в большом собрании в Компьене, созванном королем Робертом, чтобы реформировать Церковь, то есть мир. Занимая на самом деле два епископских престола, один из которых был королевским, Герард Камбрейский и Аррасский принадлежал — конечно, не так прочно, как Адальберон Ланский, — к числу тех епископов, окружавших капетингского короля, которые, в своем качестве «ораторов», сменяя друг друга, наполняли его слух беспрерывными моральными рассуждениями, вернее, вели с ним диалог.
Ведь в тысячном году у короля с епископами было то общее, что он тоже был помазан. С середины VIII в. тело короля франков также пропитывалось святым миром. А следовательно, он был причастен духом к sapientia, премудрости. Он принадлежал к мудрецам, таинственным образом извещенным о божественных намерениях, к oratores. Адальберон прямо говорит об этом Роберту: «Королю дана способность (facultas) быть orator»[14], напоминая ему, что он должен, подобно епископам, выискивать, выслеживать тех в народе, кто сбился с правильного пути, вознаграждать и карать, как то будет делать Бог в день Страшного Суда. Однако у королевской особы положение двойственное. Король держит в руках не только скипетр, но и меч. Он обязан посвящать значительную часть своего времени делам войны. А это уводит его из школы. Если «премудростью» он обладает, то культурой обладает не в полной мере. Конечно, вошло в правило воспитывать наследника трона так же, как будущих епископов: когда он был еще всего лишь герцогом Французским, Гуго Капет — что многое говорит о его надеждах на будущее — послал своего сына Роберта учиться в школу для епископов, и как раз в реймсскую. Итак, король может прочесть латинский текст, пропеть молитву. Но он знает недостаточно для того, чтобы извлечь всю благодетельную силу из света, струящегося с неба. Ему нужны те, кто помог бы расшифровать это послание. Такие помощники — это другие «oratores»; они-то не отвлекаются, подобно ему, от размышлений о вещах священных ради солдатских забот. Функция их состоит в том, чтобы переводить в слова то, что помазание позволяет королю смутно угадывать. Ибо у епископов есть преимущество перед королем: они сведущи в искусстве риторики. Что дает им право ставить свое положение выше, чем королевское. Собственно говоря, это положение учителя. «Риторика, опирающаяся на гражданскую мораль, есть источник всякой благоупорядоченной жизни»: это положение, перефразирующее слова из цицероновского трактата De inventione («О нахождении темы»), сформулировал Герберт, когда был руководителем реймсской школы и когда Герард, возможно, посещал его уроки. Во всяком случае, интеллектуалы из соборных капитулов видят в риторике средство управлять, и управлять прежде всего действиями князей, которые как бы подчинены (subditi) епископскому слову. Так думает Адальберон, и очень ясно это высказывает: «Он (Бог) Своей заповедью подчинил им (священникам) весь род людской; "весь", что значит не исключая ни одного князя (princeps)»
