Требуются отдыхающие - [2]

Конечно, когда после операции Люська поглядела на себя в зеркало, охота повидаться с Гвоздевым сразу же пропала. Из зеркала на Люську смотрела страшная отекшая рожа в жутких синяках. Люська в зеркале выглядела, как Страшила из сказки про волшебника изумрудного города. Только у Страшилы глаза были круглые, а у Люськи, наоборот, вместо глаз были маленькие щелочки по краям прошитые суровой ниткой, как грубые домотканые порты.

Пришедшая навестить Люську лучшая подруга Аня Панкратьева долго ржала, а потом обозвала увиденное утром в китайской деревне. И, действительно, Люське казалось, что щеки ее вот-вот наползут на глаза и закроют от Люськи весь белый свет. Даже уже после выписки из клиники, когда Люська в черных очках и платочке заправляла свой автомобиль на ближайшей к дому заправке, к ней подошел пожилой охранник и жалостно так сказал:

– Дочка! Бросай ты его к чертовой матери. Не в деньгах счастье, чтобы заради них такое вот терпеть!

Люська поблагодарила дядьку за сочувствие, села в машину, поглядела в зеркальце на свои фиолетовые синяки, матюгнулась и поняла, что на работу пока выходить рано. Зато уже через две недели после операции, Люська Закревская стала выглядеть гораздо лучше, чем она выглядела лет пятнадцать назад, а через месяц желание увидеть Юру Гвоздева охватило ее с новой силой. Вот бы посмотрел на нее сейчас. Прямо картинка из модного журнала какая-то, звезда эстрады, а вовсе не финансовая мегера бальзаковского возраста. Или даже пост– бальзаковского? Кто его теперь знает, в каком возрасте у женщины начинается этот бальзаковский период. На Люськин взгляд, так у нее этот возраст наступил уже очень-очень давно. Пожалуй, еще тогда, когда она развелась со своим первым мужем. То есть, еще в прежней жизни, потому что новая жизнь у Люськи началась исключительно после знакомства с Юрой Гвоздевым.

С Гвоздевым Люська познакомилась совершенно случайно. Вернее знала она Юру давно, видела у себя в офисе, где он бывал по делам своей компании неоднократно, но близко с ним никогда не общалась. Так только «здрасьте» и «до свидания». Той зимой Люське все-таки удалось уговорить Панкратьеву вместе полететь встречать Новый год на берегу океана под пальмой. Уговорилась Панкратьева только потому, что, наконец, рассталась со своим «как бы мужем». Так они с Анькой ласково именовали мужчин, которых в народе называли грубым словом «сожитель». Этот «как бы муж» Панкратьевой был настоящим придурком, впрочем, как и ее предыдущий вполне законный супруг. Ну, не везло им с Анькой ни с законными мужьями, ни с этими «как бы». Причем, придурковатость очередного встреченного подругой мужчины Люська определяла моментально, как говориться, влет, а вот своих встречных поперечных раскусить сразу ей было не по силам. Зато это прекрасно получалось у Панкратьевой. Так они и дружили, рассказывая друг другу, в какое очередное безобразие каждая из них опять вляпалась. При этом в своих периодах гордого одиночества, безо всяких придурков, Люська с Панкратьевой до этого момента никогда не совпадали, поэтому, можно сказать, сам бог велел им в этом одиночестве поехать куда-нибудь вместе.

Когда они покупали путевки под пальму, Панкратьева потребовала организовать ей под этой пальмой еще и папуаса, чтобы Новый год был по-настоящему веселый. В этом Люська была с подругой абсолютно согласна. Ну, какой Новый год без папуаса?! Мужики, хоть, и все подряд сволочи, но без них все-таки как-то скучновато.

Пока они летели в чартере, организованном Люськиной транспортной компанией, она присматривалась к пассажирам в поисках подходящих папуасов. Экипаж Люська отмела сразу, так как знала пилотов, как облупленных. Все были женаты, но, несмотря на это, никогда не упускали случая покобелировать на стороне. Такие друзья им с Панкратьевой были не нужны. Остальные папуасы следовали к месту отдыха в сопровождении собственных самоваров. И это было естественно. Небось, Новый год люди летят встречать. А Новый год, как известно, семейный праздник. Люська поскучнела и начала философствовать.

– Нет, Ань, ну скажи, почему все мужики кобелюки?

– С чего это ты взяла? – удивилась Панкратьева, отрываясь от дамского журнальчика.

– Ну, вот смотри. Летит полный самолет народа. Экипаж даже рассматривать не будем, с ними давно все ясно. Но остальные! Все со своими бабцами. И надо сказать, бабцы эти вовсе на жаб не похожи. Некоторые так и вообще очень даже ничего.

– Ну?

– Ладно бы еще напились в полете, так они еще до посадки в самолет на нас с тобой глазенками своими шаловливыми зыркали. А ты вот недавно в сортир пошла, так я специально посмотрела! Сидят, и при живых бабцах, глядя на тебя, слюну пускают, чисто сенбернары.

– Но из этого совсем не следует, что они кобелюки! Увидели красоту невозможную и восхитились. Чего тут особенного? Я вот, например, тоже, если женщину красивую вижу, то завсегда ей радуюсь. Вот тебе, например!

– Ага, и слюни развешиваешь?

– Слушай, ну где ты слюни-то разглядела? Не выдумывай!

Панкратьева опять погрузилась в журнал. Люська помолчала секунды три, а потом не выдержала.