«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика - [7]

— Что, так много? — испугался Моше.

— Много? Денег никогда не бывает много. Но десять-двенадцать миллионов ты получишь. Точную сумму мы узнаем после адвокатской оценки. Я уже обратился в надежную контору, и ребята приступили к работе.

— Десять миллионов долларов? — не веря своим ушам, переспросил Моше. Сумма казалась астрономически немыслимой. В его голове сразу завертелись мысли о том, как лучше использовать деньги. Ну, первым делом — десять процентов на цдаку — благотворительность. Вот миллиона и нет. Потом купить квартиры всем детям, заплатить за образование младших, оставить на учебу внуков, свозить жену в Польшу, показать местечко, кладбище, могилы предков под замшелыми плитами с глубоко высеченными магендавидами, сходить в лес, может, удастся отыскать ту самую яму. А бизнес-класс — смешно — конечно он не станет менять билет, ему есть на что тратить отцовское наследство.

Моше отвели уютную комнату в двухэтажном особняке Вацлава. Его жена, стройная блондинка, как две капли воды похожая на фотомодель с рекламного плаката, не знала, как угодить гостю. Дети Вацлава очень почтительно и вежливо поздоровались с израильским дядей. В доме все сияло чистотой, царили тишина и порядок. Моше с раздражением вспомнил беспрерывные крики, наполняющие его квартиру. Кричали все: жена, дети, внуки, кричал он сам. Иногда — в сердцах, но чаще — просто так, по привычке.

«Надо будет обязательно сменить стиль общения, — подумал Моше. — Поговорить с женой, объяснить детям, приказать внукам».

Подумал и тут же вспомнил, что каждый раз после поездки за границу давал себе подобное обещание и благополучно забывал о нем спустя несколько дней после возвращения.

«Ближний Восток! Другой национальный характер, иная почва и влажность, иные обычаи».

Кстати, про обычаи. Он уселся возле телефона и набрал номер раввина своего городка. В Израиле было уже за полночь, но раввин, насколько знал Моше, никогда не ложился спать раньше двух часов ночи.

— На христианском кладбище?! — охнул раввин, выслушав рассказ Моше. — Ни за что! Ты должен сделать все, чтобы этого не допустить. Понимаешь, все возможные усилия и все имеющиеся в твоем распоряжении средства. По сути, это твоя последняя возможность выполнить заповедь почитания родителей. Может, главная, единственная возможность.

— Так говорит закон? — уточнил Моше.

— Сейчас, я почитаю тебе нужное место, — раввин зашелестел страницами. Их шорох, передаваемый несущимися через космос электронами, отчетливо был слышен в тишине дома Вацлава.

Выхода не было. Закон однозначно требовал приложить любые усилия, но похоронить еврея на еврейском кладбище. Завтра предстоял тяжелый разговор с Вацлавом.

Предчувствие не обмануло.

— Я не понимаю твоего требования, — повторял Вацлав, расхаживая по комнате. Он сдерживался изо всех сил, но раздражение, нет-нет, да прорывалось — в неровном изгибе рта или резких движениях рук.

— Нет, не подумай, к религии я отношусь с величайшим почтением, но посуди сам: отец прожил всю жизнь атеистом. Он никогда не ходил в синагогу, не соблюдал праздников, не ел эту, как ее…

— Кошерную, — подсказал Моше.

— Да, не ел кошерную пищу. Отец всю жизнь провел бок о бок с матерью, в этом выражалась его воля, проявилось его желание. Почему после смерти они должны разлучиться? Только потому, что ты приехал и требуешь?

— Закон, — отмахивался Вацлав от возражений Моше. — Какой еще закон? Где был этот закон, когда всю семью моего отца перерезали, как цыплят? Да что семью отца, все местечко уничтожили, спаслись только вы двое.

— Я вот что тебе скажу, — Вацлав сел на диван рядом с Моше. — Мы ведь с тобой как-никак братья и можем говорить друг с другом откровенно.

Моше кивнул.

— Сам посуди, — продолжил Вацлав. — Ты уедешь через десять дней, и кто знает, попадешь ли еще когда-нибудь на могилу отца. Ухаживать за ней придется мне, приходить в день смерти, прибирать или платить за уборку, заказывать поминальные молитвы, в общем, делать все, что полагается. Я этим буду заниматься, понимаешь, — я, а не ты. К тому же, я обязан делать то же самое с могилой матери. Ты, похоже, хочешь заставить меня всю жизнь разрываться между двумя кладбищами. Почему, на каком основании?

— Закон, — только и смог ответить Моше. — Закон так требует.

— Закон, говоришь, — Вацлав поднялся с дивана. — Хорошо, давай поступим по закону. Обратимся к мировому судье. Ты изложишь свою точку зрения, я свою, а судья решит, как поступить.

— Я бы лучше пошел к раввину, — начал было Моше, но Вацлав жестко оборвал его:

— Нет уж! Я ведь тоже могу потребовать мнение ксендза. Мы тут, в Америке, привыкли подчиняться гражданскому закону. Вот к его представителю давай и обратимся.

— Но ведь это займет уйму времени, — возразил Моше, вспомнив бесконечно длящиеся судебные процессы в Израиле.

— Об этом можешь не беспокоиться, — усмехнулся Вацлав. — Мировой судья нашего округа — мой партнер в теннисном клубе.

Через три часа Вацлав и Моше предстали перед судьей. Тот внимательно выслушал обе стороны, задал несколько вопросов, сосредоточенно поразмышлял минут десять и принялся диктовать секретарше решение. Тело покойного надлежало кремировать, пепел разделить на две равные части, одну из которых захоронить на христианском кладбище, а вторую на еврейском.