Травяной венок. Том 1 - [33]

Он быстро убедился, насколько полезны брачные союзы. Его тесть Гордий замыслил совместно с его сестрой Лаодикой убийство супруга Лаодики, каппадокийского царя, и претворил замысел в жизнь. Рассчитывая на полтора десятилетия регентства, царица Лаодика усадила на трон своего малолетнего сына, провозгласив его царем Ариаратом VII; Каппадокия оказалась в полном распоряжении ее брата Митридата. Потом она не устояла перед кознями вифинского царя Никомеда и вознамерилась царствовать в Каппадокии независимо от Митридата и его верного сторонника Гордия. Гордий сбежал в Понт, Никомед присвоил себе титул царя Каппадокии, однако сам остался в Вифинии и позволил своей новой жене Лаодике распоряжаться в Каппадокии по своему усмотрению при условии, что она не станет предлагать дружбу Понту. Такое положение вполне устраивало Лаодику. Однако ее сыну уже исполнилось десять лет, и он, подобно всем юным монаршим отпрыскам на Востоке, стал проявлять царственные наклонности: ему уже хотелось править самому! Стычка с матерью поставила его на место, однако он не забыл прежних намерений. Не прошло и месяца, как он объявился при дворе своего дяди Митридата в Амазее; еще через месяц дядя Митридат усадил его на трон в Мазаке, поскольку понтийская армия, в отличие от каппадокийской, постоянно находилась в состоянии боевой готовности. Лаодика была казнена на глазах у безразличного братца; хватка Вифинии на горле Каппадокии безнадежно ослабла. Единственная причина беспокойства Митридата заключалась в том, что десятилетний Ариарат VII, царь каппадокийский, не разрешал Гордию возвратиться домой, резонно объясняя, что он не может приютить убийцу своего отца.

Каппадокийские дела отнимали у молодого понтийского правителя лишь малую часть его времени. В первые годы царствования он посвящал свою энергию главным образом повышению боеспособности и наращиванию численности понтийской армии, а также состоянию понтийской казны. Несмотря на львиную шкуру на плечах, развитую мускулатуру и молодость, Митридат был еще и мыслителем.

В сопровождении вельмож, приходившихся ему ближайшей родней, – дяди Архелая и Диофанта, а также двоюродных братьев Архелая и Неоптолема, – царь погрузился в Амисе на корабль и совершил путешествие вдоль восточных берегов Понта Эвксинского. Члены экспедиции прикидывались греческими купцами, изучающими возможности заключения торговых союзов, и повсюду одерживали верх, поскольку народы, на землях которых они высаживались, из-за своей неучености не могли им противостоять. Трапезунт и Риз давно уже платили дань понтийским царям и формально считались частью владений этого государства. Однако позади этих процветающих портов, откуда вывозилось серебро, добываемое в глубине территории, лежала terra incognita.

Экспедиция изучила легендарную Колхиду, где вливаются в море воды реки Фаз: тамошние жители погружали в воду реки руно, чтобы ловить на шерсть крупицы золота, приносимые с Кавказских гор. Путешественники удивленно устремляли взоры на покрытые снегами пики, вознесшиеся куда выше, чем горы Понта и Армении, и внимательно наблюдали, не покажутся ли поблизости потомки амазонок, когда-то обретавшихся в Понте, там, где раскинулась на берегу моря долина Термодона.

Постепенно Кавказские горы становились все менее высокими; перед путешественниками раскинулись равнины скифов и сарматов – многочисленных народов, еще не до конца отказавшихся от кочевого образа жизни; их в некоторой степени приручили греки, основавшие на побережье свои колонии. Приручение не коснулось их воинственности, однако греческие традиции и культура – самое соблазнительное, что предлагали греки, – были переняты.

Там, где береговая линия нарушалась дельтой реки Вардан,[58] корабль с царем Митридатом и его спутниками вошел в огромный, но почти со всех сторон отгороженный от основной части моря залив, именуемый Местидой,[59] и поплыл вдоль его берегов, открыв в его северо-восточной части самую могучую реку из существующих на земле под названием Танаис.[60] До их слуха доносились названия других рек – Ра, Удон, Борисфен,[61] Гипанис,[62] а также легенды о лежащем к востоку огромном море под названием Гирканское, или Каспий.

Повсюду, где греки основали свои торговые фактории, колосилась пшеница..

– Мы бы выращивали еще больше хлеба, будь у нас, куда его сбывать, – объяснял ethnarch в Синде. – Скифам сразу полюбился хлеб, и они научились обрабатывать землю и выращивать пшеницу.

– Вы еще целое столетие тому назад продавали зерно нумидийскому царю Масиниссе, – отвечал Митридат. – Спрос на зерно имеется. Совсем недавно римляне были готовы платить за него любую цену. Почему вы не ищете рынков сбыта более активно?

– Возможно, – развел руками ethnarch, – мы теперь слишком изолированы от мира, лежащего вокруг Срединного моря. Кроме того, Вифиния взимает чрезмерно высокие налоги за проход через пролив Геллеспонт.

– По-моему, – заключил Митридат, обращаясь к своим дядьям, – мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь этим прекрасным людям, не так ли?

Изучение баснословно плодородного полуострова, именуемого греками Херсонесом Таврическим, а скифами – Киммерией, предоставило путешественникам еще одно доказательство того, в чем Митридат уже успел убедиться: земли эти вполне могли быть и должны быть завоеванными, а также они просто обязаны принадлежать Понту.