«Травой ничто не скрыто...» - [7]

— Мне пришлось предъявить документы! — сказал он.

Карл-Юрген улыбнулся.

— Мне тоже.

— Ну и ну! — сказал рыжий.

— Сержант полиции Эвьен, — представил его Карл-Юрген. — Он будет сидеть у этой двери всю ночь.

— Это еще зачем? — удивился Кристиан.

— Всю ночь, Эвьен. И не пропускайте никого. Никого, кроме меня или доктора Бакке, смотрите, вот доктор Бакке!

Сержант Эвьен пододвинул к двери стул и сел. Я знал: никто теперь не пройдет к маленькой фрёкен Лунде, разве что через труп самого сержанта. А глядя на него, трудно было поверить, что он способен стать трупом.

Вот тут меня впервые охватил страх. До этой минуты все было нереально, абсурдно, лишено всякого смысла. Но сержант полиции Эвьен олицетворял собой весьма весомую реальность, и его появление вселило в меня страх. Я словно вдруг осознал все, что мне довелось пережить в этот вечер.

— Ты думаешь, ей угрожает какая-нибудь опасность? — спросил я.

— Ничего я не думаю, — ответил Карл-Юрген. — Просто я выполняю свой долг. И сейчас мой долг состоит в том, чтобы не спускать с нее глаз. Мартин, не откажи в любезности заехать в полицию и дать показания. Прощай, Кристиан! И ты, Мартин! Я спешу: еду на кладбище Вэстре.

Кристиан сидел и ждал, пока я давал показания в полиции. Потом он отвез меня домой на Хавсфьордсгате.

Снег сыпал не переставая… Мы оба молчали.

Поднявшись на лифте, я вошел к себе в квартиру. И сразу же лег в постель. Но заснуть не мог. Я лежал и глядел через окно в темную январскую ночь. А снег все сыпал и сыпал.

В ушах у меня все еще звучали обрывки услышанных за день фраз. «…Он ходит на могилу своей жены… я только схожу за книгами… сделай книксен и ступай на кухню… никто за мной не шел… я споткнулась и упала…»

Я пытался закрыть глаза. Но это не помогло, передо мной все время мелькали какие-то образы. То я видел Люси, комкавшую носовой платок, то темную челку Виктории, то суровое лицо полковника Лунде, то сумку для рукоделия маленькой фрёкен Лунде.

Сумка для рукоделия.

Пойми я тогда ее роль — как я понял это впоследствии, — я мог бы предотвратить следующее покушение. Но тогда я ничего еще не понимал. Сумка с книгами маленькой фрёкен Лунде казалась чем-то обыденным и естественным в пестрой мозаике образов минувшего вечера…

На ночном столике зазвонил телефон.

У меня заколотилось сердце. Наверно, я никогда не привыкну к тому, что телефон временами звонит по ночам. К счастью, это случается редко, но все же случается. И всегда неспроста. Такой звонок не обязательно угроза, но всегда предостережение. Значит, произошло что-то необычное.

— Это Карл-Юрген. Я тебя разбудил, Мартин?

— Нет. Я не могу уснуть.

— Мартин, слушай меня внимательно. Ты сказал, что фрёкен Лунде, отправляясь на собрание Общества любителей поэзии, взяла с собой сумку для рукоделия?

— Да, — ответил я, взглянув на часы. Была половина второго, и за окном в ночной мгле по-прежнему, не переставая, шел снег. — Точнее, это не сумка для рукоделия, просто я ее так называю. Знаешь, такой матерчатый мешочек, который завязывается двумя шнурками. У моей бабушки…

— Знаю, — сказал Карл-Юрген, — У меня ведь тоже были бабушки.

— Фрёкен Лунде не держала в ней рукоделия, — пояснил я. — У нее там были книги. Я уже тебе говорил. И сумка лежала у самого надгробия. Просто я тогда не мог наклониться и поднять ее…

Короткая пауза. Потом Карл-Юрген сказал:?

— Я ее не нашел.

— Не может быть, — возразил я, — ведь она лежала у самого надгробия…

— Ее там не было. Спокойной ночи, Мартин.

— Спокойной ночи, — сказал я.

Судя по всему, для кого-то сумочка фрёкен Лунде имела большое значение — настолько большое, что этот неизвестный «кто-то» примчался к могиле на кладбище Вэстре и взял сумку уже после того, как я унес на руках фрёкен Лунде, и до того, как спустя какие-нибудь полчаса туда явилась уголовная полиция.

Я складывал в учительской книги, когда вошел секретарь директора и сказал, что меня просят к телефону, Меня всегда раздражают люди, которые звонят в кабинет директора: в учительской ведь тоже есть телефон, и всякий, кто желает поговорить с кем-либо из преподавателей, мог бы им воспользоваться.

Этим «всяким» на сей раз оказался полковник Лунде.

— Мне надо поговорить с вами, доцент Бакке. Приезжайте сейчас же. («Рота, шагом марш!»)

— Не могу: я очень занят, — сказал я, и мой раздраженный тон вполне соответствовал моим ощущениям. В конце концов я же не рядовой, а он не мой начальник.

— Это еще что?.. — начал было он. Потом замолчал. Видимо, до полковника Лунде тоже дошло, что я не его солдат.

— Извините, — сказал он. — Но это очень важно. Не будете ли вы так любезны приехать ко мне?

— А не могли бы вы приехать сюда, полковник Лунде?

— Нет… я… я хотел бы поговорить с вами наедине. Это очень важно, как я уже сказал. Мне… мне страшно.

На протяжении всего лишь одних суток вот уже второй член семейства Лунде говорит, что ему страшно.

А я, дурак эдакий, никогда не умел оставаться равнодушным к человеческому страху. Правда, не столько из сострадания, сколько из любопытства. Пожалуй, это не самый благородный мотив. Да и к тому же из-за этого моего любопытства я вечно попадал в переделки. И теперь, разумеется, меня ждало то же самое и, как всегда, ничего нельзя было предвидеть заранее.