Трава, пробившая асфальт - [40]

 Прошла неделя после приезда матери. Я тогда совсем «слетела с катушек». Утром — вроде бы все нормально, тихая смирная девушка, покорно принявшая действительность, ничего не требующая и ни на чем не настаивающая. А ночью — откуда что берется? — бурные мечтания вперемешку с реальностью!

 Только не думайте, что я выделывалась от безделья.

 Как раз дел у меня было предостаточно.

 Уход за мной полностью лег на одну тетю Марусю. Мать поставили в известность, персонал намекнул, что в благодарность неплохо бы приплачивать этой больной женщине, хоть десятку в месяц. Но какое там! Мать не желала понимать подобных намеков, ведь ее убогая дочь полностью находится на иждивении государства, и ее жизненное обеспечение целиком на его совести, и все проблемы должен решать интернат и не перекладывать их на родителей.

 Однажды, чтобы хоть как-то отблагодарить тетю Марусю, я попросила у матери палочку копченой колбасы, как бы для себя. В ответ услышала гневную отповедь:

— Я что — миллионер? Ты знаешь, сколько эта палка стоит? Семь рублей! — И понесла такую чушь про свою вопиющую бедность на грани голодания, что даже вспоминать стыдно. Ведь Екатерина Ивановна работала в заводской столовой, не бедовала, тем более не голодала. И разочек могла бы разориться на копченую колбасу для дочки-инвалидки.

 Уже потом она иногда вкладывала в письма мне три рубля, и я тут же радостно отдавала их тете Марусе.

 Тетя Маруся… Не знаю, почему эта женщина, настолько серьезно больная, не отказалась от меня до последнего, ведь ей же тяжело было за мной ухаживать!

 Поначалу дежурные няни помогали меня купать, потом всю заботу обо мне переложили на тетю Марусю. Иногда по утрам у нее случался выматывающий приступ эпилепсии, после него ей надо было хоть немного поспать, а мне в это время хотелось в туалет после ночи. Сколько раз, вот так лежа и изнывая от нетерпения, я проклинала себя за то, что еще жива, что мучаю людей и сама мучаюсь.

 Иногда эпилептический приступ случался у тети Маруси в обеденное время. Садится меня кормить — и неожиданно приступ. Смотрю на ее сжатую судорогой руку, в которой зажата ложка с куском котлеты или гарниром, и хочется заорать: «Тетя Маруся, миленькая, да бросьте вы меня!» Не бросала.

 Жизнь текла дальше… Изредка наведывалась мать. Она могла бы помочь помыть меня, но ни разу не предложила. Однажды я не выдержала и высказала: помоги Марусе. В ответ услышала:

— У вас есть нянечки, ухаживать за тобой — их святая обязанность!

 Когда я ей попыталась вдолбить, что ухаживать за чадом, в принципе, — это святая материнская обязанность, она задрала на лоб глаза и бесстыже сделала вид, что не понимает, о чем я.

 Как-то меня надо было помыть. Тетя Маруся, обработав ванну, посадила меня в нее. Видимо, ванна еще не согрелась, и меня свела спастика — все тело скрючилось. У меня в ПНИ от постоянного стресса, естественно, обострились и спастика, и гиперкинезы.

 Тетя Маруся прикрикнула:

— Щас как дам шваброй — сразу распрямишься!

 От этого неожиданного окрика я расплакалась, но нашла в себе силы сквозь слезы выдавить улыбку, простить ей окрик. Я видела, что и тете Марусе не по себе, стыдно за срыв. И срыв-то не со зла, а от плохого самочувствия.

 Я старалась поменьше досаждать Марусе просьбами. Если видела, что моя кормилица не в духе, не приставала к ней. Но как в моем бедственном положении не обращаться к человеку, от которого зависишь во всем? Ну, иногда от обеда откажусь или промолчу полдня и вижу, что все довольны: молодец, Томочка, ничего не просит!

 Однако лежать в палате, созерцая стены и потолок, или сидеть на улице, куда тебя вынес кто-нибудь из персонала, было ужасно. Слава Богу, через год после моего поступления в ПНИ, наконец-то выдали коляску, и я смогла хотя бы бывать в коридоре.

Попытка вырваться из ПНИ

 На меня сплошняком падали неприятности. Всего и не опишешь. И не хочется. Я услышала от медиков, что в Инском доме-интернате для престарелых и инвалидов созданы хорошие условия для колясочников моего типа, с парализованными конечностями. Попроситься туда? Но это не ПНИ, а стационар для инвалидов без умственных отклонений. Для перевода туда нужно получить заключение врача. Я долго колебалась, заранее предполагая отрицательный ответ врача. И все же решила повоевать за свое будущее. Долго готовилась к встрече с врачом, и этот день настал. Я заехала в медпункт, где прием вела врач из города. Как ни странно, а может, и символично, но врача звали тоже Тамарой — Тамара Федоровна.

 Пожилая дама в очках, крашеные рыжие волосы, непроницаемое лицо. Смотришь на нее — и ощущение, что это не лицо человека, а восковая маска. Может, врачи, общаясь с нами, сложными инвалидами, специально прячут истинное лицо? И вот сижу перед ней, внутри себя чувствую противный холодок, начинаю волноваться, все убедительные слова и весомые аргументы, приготовленные с вечера, разбегаются в стороны.

— Как зовут? — чуть заметно пошевелив тонкими губами, спросила врач.

— Тамара, — ответила я. Хотелось добавить «ваша тезка», чтобы стать поближе, но выражение лица Тамары Федоровны было непробиваемым.