Трансвааль - [13]

— Еще привезти ж тебе камню-то? — спросил он и добавил, помолчав: — Камень стоящий!..

Он пошел из амбара солидно, не спеша обернул лошадь, медленно тронул. Но едва скатился с моста и въехал на плотину, стегнул вожжами по ногам лошади, по крупу, животу, раз, другой, третий, пока кобыленка не понеслась вскачь. Правил он в поле, на межу, за кремешками…

С этого дня, не переставая, росла за мельницей, над буковищем куча камня, и по утрам на Трансвааль со всех концов ползли тарахтевшие кремневиком телеги…

Вслед за историей с кремешками, озадачившей и странно приободрившей мужиков, Вильям Сваакер поразил всех новой неожиданностью. Он прогнал своего тестя.

В том, как приват-доцент Бурмакин покинул Трансвааль, было что-то похожее на уход с мельницы первой жены Сваакера: вышло все тихо, незаметно, как будто сам Бурмакин, отдохнув в деревне, решил поехать в Москву.

Перед отъездом Иван Саввич, боясь растрогаться, произнес речь о долге гражданина и ученого, объявил, что задумал новый труд, выполнить который без библиотек, без университета невозможно. Он утаил внушительный разговор с зятем, не в меру бодрился, опасливо покашиваясь на Сваакера. Но он заслужил полное одобрение. Вильям Сваакер, уложив на воз мешки, корзинки, чемоданы, отвел приват-доцента в сторонку.

— Мерси, мой дорогой тесть и папаша, вы — великолепный герой! Но я хотел, чтобы вы еще один раз понимал меня. Трансвааль будет большой дело, тогда наш родной мужицкий власть будет говорить: зачем на мельнице поживает помещик Бурмакин? Это — буржуй, который нанимал для себя Сваакер, чтобы попрятаться на него, его надо выгонять и Трансвааль делать народный достояний!

— Понимаю, да, понимаю, — бормотал Иван Саввич, торопясь к повозке.

— Я буду присылать вам, дорогой папаша, немного мука, немного сала и крупа, и вы будете как-нибудь прекрасно жить в наш революционный столица и писать ваш большой ученый сочиненье!

Кучер впрыгнул на грядку телеги, Иван Саввич замигал, в отчаянье махнул рукою, выжал из себя, заикаясь:

— Аня!.. Анечка!.. Надюша!..

Вильям Сваакер воззрился в небо и торжественно обещал:

— Клянусь, я буду сохранять ваша родная жена и моя родная жена Надежда Ивановна!

Он быстро, как в торопливой молитве, зашептал что-то мягкими, отвислыми губами.

Повозка дернулась, Иван Саввич закрыл лицо. Анна Павловна уткнулась дочери в грудь…

Необычное, продолжительное затишье в жизни Вильяма Сваакера сменилось бурной деятельностью. Он точно спохватился, работа его вдруг пошла скачками во всевозможных направлениях, он вспомнил даже о своей общественной миссии.

На новом наборе рекрутов перед сельским сходом вновь вырастает его величественная, громадная фигура, засверкав металлом лысины, холодным блеском глаз, звеня переливами фальцета.

— Вы можете говорить, что Вильям Сваакер обманул вас один раз в жизни? — вопрошает он безмолвный, захолодалый сход. — Нет! И теперь Впльям Сваакер давал свой честный слово, что этот война — самый последний война и мы доживал скоро до полный мир и до полный счастье! Мы должен давать только еще одни раз солдат и не должен попрятывать наш сыновья в лес, чтобы они становился зеленый. Мы должен побеждать Польша, и потом будет лучший счастье для весь наш несчастный, бедный, хороший народ!

Вильям Сваакер снижает голос, пригибается, медленно, бесшумно близится к мужикам и, шипя, точно заклиная змею, размеренно шепчет:

— Вы знает, кто стоял за спина Польши, когда он пошел против Росси»? За спина стоял ан-глп-чан! Ап-гли-чан! Это — ужасный враг человеческий счастья — ан-гли-чан!

Сваакер распрямляется, входит в гущу толпы, осматривает ее, как вожак, грозно приказывает:

— Русский народ делал революций не для англичан! Мы не должен позволять англичан брать наша земля, иаш дети, наша жена! Вильям Сваакер знает, кто такой англичан! Вильям Сваакер — бур. Он жил с его отец, тоже Вильям, тоже Сваакер, в его прекрасный родина, в теплый страна Трансвааль, в далекой Африка.

Сваакер приостанавливается, его голос вздрагивает на последнем слове, воспоминания тронули его, он говорит с нежной грустью:

— В теплой страна Трансвааль мой бедный родной народ бур честно работал и делал счастливый жизнь, и еще думал о наш господь бог, учил маленький дети бибель и сам всегда читал этот святой книга. Тогда приходил англичан…

Сваакер наливается темной кровью, стеклянный глаз его как будто белеет, он долго не может выговорить ни слова. Потом вдруг мнет кулаками воздух, хватает невидимого врага, душит его, хрипло приговаривая:

— Начинал вот так, и потом — так и еще — так, вся наш бедный народ! И потом хватал жена и дети, сажал в лагерь и там — так, так! — раздавливал его башмак всё, всё! Потом брал ваш бедный Сваакер за шея, и запирал его в тюрьма, и давал вот такой крошечка сухой хлеб и один капля совсем горькой вода в день. Тогда Сваакер подумал, что приходил конец, читал бибель и подождал смерть. Но бог не дал Сваакер смерть, давал один болезнь, и Сваакер потерял там все собственный зуб! Вот!

Он с хрустом вынимает изо рта челюсти, они влажно поблескивают желтизною мастиковых кубиков и золотом пружинок. Но Сваакер не успевает показать челюстей мужикам — Аким кричит на весь сход: