Трансформация Америки - [32]
- Что ты знаешь о французах? - спросил меня дедушка Ван, когда я сидела у него дома на полу и гладила собаку, которую он привел в дом. Я не поняла вопроса и промолчала.
- Я знаю, что ты встречалась с Пьером Трюдо, - продолжил он. - Я знаю также, что ты любишь собачек. Поэтому я купил эту собаку для твоей бабушки, и теперь ты можешь тоже получать от нее удовольствие. Его зовут Пепе, это французский пудель.
- Я знаю все о французах, - сказала я, мысленно сравнивая большого французского пуделя, сидевшего передо мной и Трюдо. - У них красивые ногти...
Я потрогала крашеные ногти Пепе.
- У них смешная прическа, - я погладила аккуратную стрижку Пепе и захихикала: - И они много писают!
- Выведи-ка его тогда на улицу, - дедушка Ван подал мне поводок Пепе. После прогулки с Пепе, который останавливался возле каждого дерева, я объявила, что лучше назвала бы его Пи-пи.
Дядя Боб снимал меня и Пепе в порнографических фильмах со сценами зоофилии для Трюдо. Пепе оставался частью моего опыта и после того, как дедушка Ван развелся с моей бабушкой, и после того, как я перестала быть востребованной для педофила Трюдо по возрасту.
Я медленно росла в подростковом возрасте. К тому времени мне было тринадцать
лет, мои груди начали изменяться и стали «слишком старыми» для извращенного представления Вандерджагта. Когда мой отец привез меня на Макино для обычного занятия проституцией на политическом пикнике, Вандерджагт познакомил меня с новым другом из Вашингтона, американским конгрессменом-сенатором Робертом С. Бердом [Robert C. Byrd], демократом из Западной Вирджинии. Берд был сенатором, позже временным Председателем Сената и влиятельным главой комитета Сената по ассигнованиям. Берд требовал внимания и уважения от всех, кто с ним общался, особенно от моего отца. Когда мы остались одни в его комнате, он навис надо мной с угрожающим видом. Его холодные голубые глаза впились в меня. Я разделась и забралась в его кровать, как было приказано. Я почувствовала облегчение, почувствовав, что его пенис был странно крошечным, настолько маленьким, что мне даже не было больно. И я могла дышать с ним во рту. Он приговаривал, что я просто создана для него. Но за этим последовали всевозможные извращения, боль которых мне было трудно выдерживать. Шлепки и полицейские наручники, которые мне приходилось терпеть раньше, были детской забавой по сравнению с этим. Сотни шрамов,
оставленные на мне сенатором Бердом, видны до сих
пор... Я была вынуждена переносить столько боли,
сколько не может выдержать любой другой человек. Я
была посвящена Берду в возрасте тринадцати лет, это
означало, что он теперь определял мое будущее в
проекте «Монарх», а мой отец поднял меня до этого
уровня, выполняя его технические требования.
Мое MPD/DID-существование, начиная с этого
момента, было строго регламентировано. Меня держали
в физически изнуренном, до изнеможения, состоянии,
что делало мой разум достаточно восприимчивым к
гипнотическому воздействию со стороны моего отца (с
его довольно ограниченными способностями к этому).
Сразу после Берда в порнографии меня переключили с
тем педофилии и зоофилии на мучительные варианты
садо-мазохизма. Мои отец и мать работали в паре,
ежедневно, чтобы «сломать мой дух», уничтожая любые
РобертС. Беид
/Robert С. Byrd/
остатки моей уверенности в
себе, понижая мою самооценку и таким образом подавляя все проявления свободной воли.
Они настраивали мой разум на то, что мечты были моей реальностью, а реальность -
мечтами, перемешивая черное с белым, высшее с низшим. «Спокойной ночи, спи
спокойно, мечтай о твоих папе и маме» - это было то, что я слышала перед сном каждую
ночь. Это заставляло меня принимать инцест среди ночи за «просто плохой сон».
Мои телепрограммы, книги и музыка были теперь под еще более строгим надзором, чем раньше. Это было посягательство на последние крохи свободы выбора, но
еще обеспечивало тотальную обусловленность моих целей через контроль над сознанием. Например, ежегодное телевизионное шоу Джуди Гарланд «Волшебник страны Оз» отмечалось как грандиозный праздник во всем нашем доме. Так мой разум подготавливали для будущей базы программирования на тему представления, что я, как Дороти, могла бы кружиться в другом измерении «Над Радугой». В итоге тема «Птицы летают над радугой» стала частью моей жизни.
Мой отец настаивал, чтобы я смотрела фильм Уолта Диснея «Золушка» вместе с ним, параллельно с превращением моего существования в жизнь Золушки - «волшебным ТРАНС-формированием грязной рабыни в принцессу». В обычном юморе «реверсивной психологии» он ссылался на порнографические фотографии, когда напевал: «Однажды мой Принц (prints) [игра слов - Prince /prints - принц/впечатать/запечатлеть] войдет», делая акцент на сексуальном смысле слова «войдет».
Мой брат Билл, которого часто использовали в съемках детского порно вместе со мной, не был «избранным» для проекта «Монарх» (помимо уже задействованных в проекте детей, он будет включен в него в более поздние годы). Но отец полагал, что то, что было «хорошо» для меня, будет «хорошо» и для моего брата. Он взял нас на просмотр фильма Диснея «Пиноккио» [«Буратино»], объяснив, что я и мой брат были его марионетками, пока в стадии изготовления. Искажение реальности через темы этого и других диснеевских фильмов в сочетании с проводимой моим отцом - по правительственной программе - подготовкой контроля над сознанием еще больше подорвали нашу способность отличать фантазию от реальности. Моему брату сейчас 37 лет, он остается психологически привязанным к этим детским годам психотравмы и помешан на диснеевских фильмах и продукции по сей день. Его дом украшают памятные вещи Уолта Диснея, он носит одежды Диснея, слушает инструкции моего отца по своему Дисней-телефону и зациклен на «Когда вы мечтаете о звезде» как своей любимой песне. Этим он психологически закрепощает своих детей в той же теме.
