ТрансАтлантика - [78]
Томас тоже недолго здесь проучился. В 1976-м, когда я его привезла, на дорожках выстроились студенты с Мартином Лютером Кингом на плакатах и Мириам Макебой[63] на футболках. Конфликту восемь лет, а они все пели «Мы преодолеем»[64]. Томас бродил в толпе. Глаза сияли надеждой. Носил кудри и клеша. Как-то раз участвовал в студенческой акции – оккупировали здание факультета искусств, выпустили из окна белых голубей, балбесы. Шли дни, он притих. Погрузился в математические книжки. Особо не налегал, но подумывал стать актуарием. Продолжительность жизни, вероятность выживания. Иронию не описать никакими формулами. Каково ему было в то темное утро, когда из кустов выступили мужчины в масках? Какая дрожь сотрясла его, когда он вжимал пулю в живот?
Я вышла из кампуса, отвела Джорджи к машине. Поехала, а она положила голову мне на колени. Маленькие радости.
Дома ждало очередное письмо из банка. Продукт нескладного воображения Саймона Лаога. Саймон говорит: ты банкрот. Саймон говорит: плати. Саймон говорит: продавай, а то хуже будет. Саймон говорит: сейчас. Сию минуту.
Как так вышло, что я заложила и перезаложила все, что было? С озера я оглянулась на дом; кухня вспыхнула красным, потемнела, снова вспыхнула. Я решила, что очутилась на берегу, где уже и не жива, но потом сообразила, что это просто автоответчик на буфете. Надо бы заклеить его бумажкой – снимать, только если приспичит. Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала. Полчаса плавала, прошла по саду, обтерла Джорджи, оделась, поставила чайник, подождала свистка. Не сомневалась, что опять звонил банк, но красный огонек есть красный огонек.
Выяснилось, что звонил друг Джека, профессор Дэвид Маниаки – мол, его интересует письмо, которое, возможно, касается Дагласса; если я соберусь в Дублин, он с радостью пригласит меня пообедать.
С африканским акцентом. Судя по голосу – пожилой, состоявшийся, осторожный. Твидовый такой.
Утренние раковины полетели с небес, поскакали по черепице. В пустоте неба – крошечные зиккураты чаек. Я погуляла по росе. В траве валялась парочка беглых вскрытых раковин. Это же Дебюсси говорил, что музыка – то, что между нотами? Я дома, какое облегчение; несмотря на раздрызганный сон, ко мне вернулись силы. Сожгла в камине пачку счетов.
В гостиной у огня висели старые мамины акварели. В последние годы увлечение фотографией пошло на убыль, и мама стала рисовать. Считала, что новые аппараты выпивают из работы всю радость. Любила рисовать на террасе; на одной акварели – наш коттедж, синяя дверь открыта, а за ней в бесконечность простерлось озеро.
Я сидела в кухне, слушала радио, и тут налетел десятибалльник. Ветер забарабанил по воде. Спустя час в волнорез бились громадные валы. По саду примчался дождь, замолотил в окна, и шторм подпер озеро плечом.
Дэвид Маниаки. Странное имя. Наверное, вдовец, лицо как у Ачебе[65]. Карниз седых волос. Высокий лоб. Серьезный взгляд. Или, может, он белый с африканским акцентом. В серебристых очках, обаятельный. Кожаные заплаты на рукавах пиджака.
Пожалуй, стоило его погуглить, поблэкберрить или как там это называется, но мобильник отрубился, сигнала не было.
Если копаться в детстве, больше всего я любила поездку с Малоун-роуд в коттедж. Сидела в машине с мамой и папой. Мы запоминаем дороги почти как людей. Хотелось вновь проехать кое-какие мили – воспоминаний ради. Дала крюка на север в Ньютаунардс, потом на восток через Серое аббатство, на юг мимо Киркуббина, по озерному берегу.
У старого парома в Портаферри красивый наклон. В очереди на восточном берегу я смотрела, как паром приближается. Взбалтывает узкую полосу белизны. На палубе с десяток машин, отблеск солнца на ветровых стеклах. На верхней палубе детишки – караулят черепах в воде. Переход через пролив – всего-то несколько сот ярдов, но паром пересекает канал под углом: сила и направление прилива многое меняют. Четыреста лет паром мотается туда-сюда. Вдалеке на небе лиловым нарисованы горы Моурн. Скорбный пейзаж, и вот, наверное, почему: пред лицом такой красоты всякий раз поражаешься, что нас годами раскидывало в разные стороны.
Паром одолел течение, скользнул к причалу. Я закатила «лендровер» на палубу, опустила окно, расплатилась с высоким молодым паромщиком. Этот вряд ли поймет остроту про Стикс. Впрочем, он был добродушен и улыбчив. На миг исчезло всякое ощущение земли – даже воспоминание. Я поставила машину на ручник, хлопнула дверцей, вывела Джорджи на верхнюю палубу, свежим воздухом подышать.
У дальних перил обнималась молодая пара; говорили по-русски. Наверное, медовый месяц. Я дернула Джорджи за поводок, подбрела к семейству из Портавоги – они разворачивали бутерброды и распивали горячий чай из термоса. Двое родителей, шестеро детей. Кормили Джорджи огрызками, гладили. Сказали, что плывут на юг, посмотреть визит королевы. Я давно не в курсе событий и не знаю, что себе думает мир. Газет не читаю который месяц. Телевизора нет. Радио передает мне одну классическую музыку.
– Сама королева, – сказала молодая мать, безудержно сияя, будто на свете бывают и многочисленные копии монарха. От пары глотков лагера у нее развязался язык. Сказала, шмыгнув носом, что на той же неделе приедет и президент Обама. Странные коллизии. Да и не важно: мне бы только продать письмо.
Рудольф Нуриев — самый знаменитый танцовщик в истории балета. Нуриев совершил революцию в балете, сбежал из СССР, стал гламурной иконой, прославился не только своими балетными па, но и драками, он был чудовищем и красавцем в одном лице. Круглые сутки его преследовали папарацци, своими похождениями он кормил сотни светских обозревателей. О нем написаны миллионы и миллионы слов. Но несмотря на то, что жизнь Рудольфа Нуриева проходила в безжалостном свете софитов, тайна его личности так и осталась тайной. У Нуриева было слишком много лиц, но каков он был на самом деле? Великодушный эгоист, щедрый скряга, застенчивый скандалист, благородный негодяй… В «Танцовщике» художественный вымысел тесно сплетен с фактами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
1970-е, Нью-Йорк, время стремительных перемен, все движется, летит, несется. Но на миг сумбур и хаос мегаполиса застывает: меж башнями Всемирного торгового центра по натянутому канату идет человек. Этот невероятный трюк французского канатоходца становится точкой, в которой концентрируются истории героев: уличного священника и проституток; матерей, потерявших сыновей во Вьетнаме, и судьи. Маккэнн использует прошлое, чтобы понять настоящее. Истории из эпохи, когда формировался мир, в котором мы сейчас живем, позволяют осмыслить сегодняшние дни — не менее бурные, чем уже далекие 1970-е.
Золи Новотна, юная цыганка, обладающая мощным поэтическим и певческим даром, кочует с табором, спасаясь от наступающего фашизма. Воспитанная дедом-бунтарем, она, вопреки суровой традиции рома, любит книги и охотно общается с нецыганами, гадже. Влюбившись в рыжего журналиста-англичанина, Золи ради него готова нарушить обычаи предков. Но власти используют имя певицы, чтобы подорвать многовековой уклад жизни цыган, и старейшины приговаривают девушку к самому страшному наказанию — изгнанию. Только страстное желание творить позволяет Золи выжить. Уникальная история любви и потери.
Микки Доннелли — толковый мальчишка, но в районе Белфаста, где он живет, это не приветствуется. У него есть собака по кличке Киллер, он влюблен в соседскую девочку и обожает мать. Мечта Микки — скопить денег и вместе с мамой и младшей сестренкой уехать в Америку, подальше от изверга-отца. Но как это осуществить? Иногда, чтобы стать хорошим сыном, приходится совершать дурные поступки.
Книга посвящается 60-летию вооруженного народного восстания в Болгарии в сентябре 1923 года. В произведениях известного болгарского писателя повествуется о видных деятелях мирового коммунистического движения Георгии Димитрове и Василе Коларове, командирах повстанческих отрядов Георгии Дамянове и Христо Михайлове, о героях-повстанцах, представителях различных слоев болгарского народа, объединившихся в борьбе против монархического гнета, за установление народной власти. Автор раскрывает богатые боевые и революционные традиции болгарского народа, показывает преемственность поколений болгарских революционеров. Книга представит интерес для широкого круга читателей.
Наша книга — это сборник историй, связанных с репрессиями граждан за их высказывания в социальных сетях. С каждым годом случаев вынесения обвинительных приговоров за посты, репосты и лайки становится все больше. Российское интернет-пространство находится под жестким контролем со стороны государства, о чем свидетельствует вступление в силу законов о «суверенном интернете», «фейковых новостях» и «неуважении к власти», дающих большую свободу для привлечения людей к ответственности за их мнение.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.
В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.