ТрансАтлантика - [27]

И пошел дальше, по-ирландски окликая людей.

Изабел содрогнулась и погладила лошадь по шее. Дагласс пониже надвинул шляпу и повел своего коня прочь. Сестры тоже впали в благоговейное безмолвие. С моря налетел, поднялся им навстречу ветер. Гавань изгибалась вопросительным знаком. Добрая дюжина деревянных судов испещряла воду внизу. Маленькая грустная флотилия, мачты и надутые паруса. Корабельные имена стерты волнами.

Они вывели лошадей к обрыву, остановились в десяти ярдах от края. Город лежал внизу, точно зверек в агонии. Солома на крышах. Кривые деревья. Коляски крохотными насекомыми ползли вдоль порта к площади. Дагласс понимал, какой хаос царит внизу, какие страсти, какие лихорадки. И все же картина была огромна в своем великолепии. Город Ков преклонял колена пред водою. Птицы алчно носились средь скал, невесомые в восходящих потоках.

Он обернул поводья вокруг дерева и подошел к обрыву. Снял шляпу. Яростно звенели ветер и дождь. Дагласс не сразу заметил, что рядом стоит Изабел. Сестры держались позади, примостились в седлах. Берег внизу окатила бледность волн.

Изабел рукою обвила его локоть. Лицом прижалась к его плечу. Он остро чувствовал, что сестры смотрят. Хотелось мягко высвободиться, но она так и стояла, глядя вниз на город.

Вскоре солнце упадет, и море потемнеет, и похолодеет земля.

Лили они отыскали уже под вечер. Насквозь промокшая, она дрожала на пирсе. Голова обмотана платком, тело в пальто – как мумия. Купила билет, теперь ждала утреннего рейса. На них не смотрела, от некоей тайной боли осунулась.

Дагласс и две сестры стояли поодаль. Смотрели, как Изабел склонилась перед Лили. Просительницей. Как будто они вдвоем молились.

Изабел привезла продуктов на несколько дней. В голубом полотенце, завернутом и завязанном. Мягко впихнула девушке в руки. Полезла под плащ, достала свернутые купюры, поспешно сунула Лили. Дагласса окатило холодом. Он смотрел, как Лили шевелит губами, но, похоже, ничего не говорит. Какие слова прозвучали меж ними? Какие молчания? В лавке поблизости кто-то взвыл. Завизжала женщина. Стукнул кулак. Загоготали в пабе. Вдалеке затренькала мандолина.

Изабел сняла перчатки и тоже впихнула в руки Лили. Снова полезла под плащ, что-то нащупала у горла. Брошь какую-то. Отдала Лили. Девушка улыбнулась. Изабел наклонилась, обняла ее, что-то прошептала в ухо. Лили кивнула и туже обернула платок вокруг головы. Что за мысли там трепещут? Что за ярость привела ее сюда?

Дагласс словно прирос к месту. Ноги от земли не оторвать. Он жаждал каминного тепла. Поднял воротник, покашлял в него. В лицо отрикошетило собственное дыхание. Чернокожая девушка. Убежала. Отзывается на имя Артела.

Изабел глянула через плечо и окликнула сестер. Те подвели ей лошадь. Подол ее длинного платья весь измаран. Она отерла ноги о брусчатку и невозмутимо взобралась в седло, пришпорила лошадь, поскакала забитыми улицами. Они проехали через город, миновали лавку аукциониста, двинулись прочь.

Священник глядел, как они взбираются на холм. Сбоку на сутане остался длинный шрам темной грязи – видно, поскользнулся и упал. Он все держал четки в кулаке, но не стискивал, и они болтались у бедра. На прощание Изабел подняла руку, но священник не откликнулся. Застыл, как метроном, им вслед поворачивал лишь голову; тело окаменело. Потом зашагал по мокрой траве к кострам.

Лошади взмылены, устали. Пугливо пробирались во тьме. Домой добрались далеко за полночь. Мистер Дженнингс поджидал у дверей. Приготовил ужин, горячее питье и одеяла. Во дворе царила суматоха.

Когда Дагласс шагнул на брусчатку, колено едва не подломилось. Ему вручили свечу и одеяло. Он побрел в дом. Его тень на лестнице множилась.

Ночью ему не спалось. Перед зарей спустился в тишину библиотеки. Колени ныли. Плечи словно приварило к голове. Он тихонько вошел. В углу, в сумраке, сидела Изабел. Подняла голову, увидела его; у него такой ритуал – кататься вдоль книжных шкафов на стремянке. Он помялся в дверях, шагнул ближе, обнял ее. И только. Ладонью обхватил ее затылок. Мгновенье помедлил. Она всхлипнула. Когда он отстранился, его рубашка на плече промокла.

В последнее утро в Корке Фредерик Дагласс сел в двуколку один. Лошадь, похоже, ему покорилась. Поводья мягко легли в руки. Поехал на юго-запад, побродил по берегу. Тихо здесь. Ни одного эмигрантского судна. Отлив отступил, словно карандашом начертив на пляже легкую песчаную рябь. Четкие отзвуки, один за другим, до тенистой складки горизонта. Моря больше нет. Есть только облако. Сердце сжалось от тоски по дому; так похоже на Балтимор.

Когда он опустил ногу, подошва, чавкнув, выдавила воду из песка. Мимолетный след. Земля под ногами будто подвижна. Он поднял ногу, посмотрел, как утекает вода, как разглаживается песок. Можно повторять снова и снова, оттиск за оттиском.

Песок тянулся многие мили, но Изабел предостерегала: эти места известны стремительными тихими приливами. Вода подкрадется тайком, ринется, налетит, окружит – и Дагласс окажется в западне. Трудно даже вообразить. Здесь, казалось бы, так безмятежно.

Он наклонился и разглядел, как в песочной ряби сучат ножками крошечные крабики. Одного посадил на ладонь. Крабик был почти прозрачный, глаза выпучены и громоздки. Может, это манящий краб. Добежал до кончиков пальцев, поразмыслил, вернулся. Дагласс повел рукой, и краб ринулся спасаться повыше, на запястье. Дагласс бросил его обратно в песок; краб поспешно зарылся и спрятался. Надо же, как быстро исчез.