Трактирщица - [6]

холодный рысий взгляд опытного убийцы. "Опасно, смертельно

опасно!" — завопил внутренний голос. Впрочем, Дик и без того

понимал, что перед ним — не трактирный забияка и даже не

лесной разбойник, — а человек, выбравший убийство себе

подобных делом жизни и весьма в этом деле преуспевший. Однако

вояка сразу оценил, кто перед ним стоит, и расслабился,

отпустил кинжал в ножны, взглянул презрительно-насмешливо:

— Ты, кажется, что-то сказал?

— Я сказал: "Потише, приятель!"

Внутренний голос испуганно пискнул и замолк. "Интересно,

может ли внутренний голос падать в обморок? Что за нелепые

мысли лезут в голову в самые неподходящие моменты?"

Наемник явно удивился, но решил забавляться до конца:

— Уж не поединок ли?

("Опомнись, певец! Какой ты боец?

И в бой тебе лезть — к чему?

Тебе — бесславный и скорый конец,

а приз все равно — ему!")

— Почему бы и нет? — ответил Дик, поражаясь собственному

безрассудству. За какие-то мгновения перед его мысленным

взором мелькнул единственно возможный исход такого поединка, и

— уж таков дар и проклятье певца — эти видения столь же

мгновенно отлились в строчки о чьих-то судьбах, и эти строчки

тревожили менестреля больше, чем собственная подвешенная на

волоске жизнь: "И, как всегда, кровь текла, горяча, с меткого

лезвия вниз…"

И, однако, эти строчки не стали пророческими. Те же люди,

которые сутки назад так старались со скуки стравить его с

Гримзи, теперь не хотели смерти своего певца. Между воином и

менестрелем возникли две кружки вина, и улыбчивые лица,

произносящие заздравные речи, и за наидоблестнейшего господина

капитана, и за любезнейшего из менестрелей… И вот уже Дик и

Твидо чокались за здоровье друг друга, обмениваясь

приличествующими любезностями. Потом толпа понемногу растащила

их в стороны, но как-то все же певец и воин на минутку

оказались рядом у стойки. Вояка был уже заметно подвыпивши и в

благодушном настроении; узнав Дика, он дружелюбно наклонился к

нему:

— Славный ты все-таки парень, певец, хоть и глуповат еще по

молодости… Слушай лучше бывалого Твидо! Конечно, бабы на то

и сделаны, чтобы головы нам морочить, и всяких хитростей для

этого у них больше, чем у нас волос на башке; но, чтобы тебя

не оставили в дураках, достаточно накрепко усвоить одну

истину: все они одинаковы! Вот и эта…

Дик чуть было не вспыхнул, но опять вовремя появились

кружки с вином, и опять начались заздравные речи. Вскоре Дик

на время остался один. Вино и его погрузило в благодушное

настроение, мысли текли лениво и приятно: "Славный все-таки

парень этот вояка, хоть и простоват… Да каким еще быть

наемнику! И знал ли он когда-нибудь женщин кроме тех, что

любят таскаться за солдатскими обозами… Эти, и верно, все на

один лад, да ведь ему иного и не надо, вроде того вина — был

бы хмель, и ладно… Да может ли он понять, кого назвал

"цыпочкой" и "служаночкой"!? И откуда ему знать, что

прекрасная и гордая Тири уже сделала выбор в пользу

бродяги-певца, способного ее понять, как никто?"

Время от времени подходили люди и просили спеть что-то из

вчерашнего. Дик пытался выполнять такие просьбы, но быстро

понял, что время для этого еще неподходящее. Как раз только

начинался приток посетителей, вновь вошедшие выискивали

знакомых, здоровались, обменивались новостями… Явно

следовало некоторое время переждать, и Дик решил это время

провести на свежем воздухе. Чтобы не привлекать лишнее

внимание и не встречать новые несвоевременные просьбы, он

решил воспользоваться кухонной дверью, через которую, видимо,

можно было пройти во внутренний двор трактира.

Так и оказалось. Менестрель вывалился во двор, на время

ослепнув от яркого весеннего солнца, с наслаждением полной

грудью вдохнул пьянящий свежий воздух…

…И вдруг, наконец, заметил в нескольких шагах от себя

пару — Тири в объятьях хвастливого Твидо. Дик дернулся, как от

ожога. Мелькнула мысль — вмешаться, защитить… но тут же он

понял, что защищать некого, — Тири отвечала на поцелуи с

нескрываемым удовольствием. Эти двое целовались самозабвенно,

закрыв глаза и не замечая непрошенного свидетеля, и певец

наконец осознал всю никчемность и постыдность своего

присутствия. Почему-то больше всего напугала мысль, что Тири

может подумать, будто он, Дик, смог опуститься до

выслеживания, пришел подглядывать и подслушивать то, что и так

невыносимо видеть и слышать…

Дик откинулся за дверной косяк, с трудом переводя дыхание.

Сердце молотило с нестерпимой частотой. "Что я здесь торчу, -

лениво текли мысли в оглушенной голове, — уходить надо…

подальше отсюда… уходить…"

Он с трудом отделился от стены и побрел в глубину коридора.

Видно, прав оказался вояка: "все они одинаковы…"

Все, по жизни, — простенько.

Сверх — игра, увы…

Значит, были — простыни,

Не было — любви?

"Вот-так, вот-так, вот-так,"- стучал пульс в висках. Идти

по ровному коридорчику казалось труднее, чем бежать в гору. На

площадке у лестницы Дик в изнеможении прислонился к стене.

"Сам виноват… Можно ли быть таким наивным и самоуверенным

глупцом? Кто я такой, почему решил, что я для нее непременно

исключение из правил, а не очередное приложение к этим

правилам?"

Он сам не знал, сколько времени простоял так, медленно

приходя в себя, пока не услышал легкие быстрые шаги и шорох