Трактир жизни - [5]

3 Падение лилий

Уж черной Ночи бледный День

Свой факел отдал, улетая:

Темнеет в небе хлопьев стая,

Но, веселя немую сень,

В камине вьется золотая

Змея, змеей перевитая.

Гляжу в огонь – работать лень:

Пускай по стенам, вырастая,

Дрожа, колеблясь или тая,

За тенью исчезает тень,

А сердцу снится тень иная,

И сердце плачет, вспоминая.

Сейчас последние, светлей

Златисто-розовых углей,

Падут минутные строенья:

С могил далеких и полей

И из серебряных аллей

Услышу мрака дуновенье…

В постель скорее!.. Там теплей,

А ты, волшебница, налей

Мне капель чуткого забвенья,

Чтоб ночью вянущих лилей

Мне ярче слышать со стеблей

Сухой и странный звук паденья.

3 февраля 1901

С балкона

Полюбила солнце апреля

Молодая и нежная ива.

Не прошла и Святая неделя,

Распустилась бледная ива

В жаркой ласке солнца апреля.

Но недвижны старые клены:

Их не греет солнце апреля,

Только иве дивятся зеленой,

Только шепчут под небом апреля

Обнаженные мшистые клены:

«Не на радость, о бледная ива,

Полюбила ты солнце апреля:

Безнадежно больное ревниво

И сожжет тебя солнце апреля,

Чтоб другим не досталась ты, ива».

Молот и искры

Молот жизни, на плечах мне камни дробя,

Так мучительно груб и тяжел,

А ведь, кажется, месяц еще не прошел,

Что я сказками тешил себя…

Те, скажи мне, завянуть успели ль цветы,

Что уста целовали, любя,

Или, их обогнав, улетели мечты,

Те цветы… Я не знаю: тебя

Я люблю или нет… Не горит ореол

И горит – это ты и не ты

Молот жизни мучительно, адски тяжел,

И ни искры под ним… красоты…

А ведь, кажется, месяц еще не прошел.

1901

Тоска возврата

Уже лазурь златить устала

Цветные вырезки стекла,

Уж буря светлая хорала

Под темным сводом замерла;

Немые тени вереницей

Идут чрез северный портал,

Но ангел Ночи бледнолицый

Еще кафизмы не читал…

В луче прощальном, запыленном

Своим грехом неотмоленным

Томится День пережитой,

Как серафим у Боттичелли,

Рассыпав локон золотой…

На гриф умолкшей виолончели.

Рождение и смерть поэта Кантата

Баян

Над Москвою старой златоглавою

Не звезда в полуночи затеплилась –

Над ее садочками зелеными,

Ой зелеными садочками кудрявыми

Молодая зорька разгоралася.

Не Вольга-богатырь нарождается –

Нарождается надежда – молодой певец,

Удалая головушка кудрявая.

Да не златая трубочка вострубила –

Молодой запел душа-соловьюшка,

Пословечно соловей да выговаривал

(Тут не рыбы-то по заводям хоронятся,

Да не птицы-то уходят во поднебесье,

Во темных лесах не звери затулилися),[7]

Как услышали соловьюшку малешенького,

Все-то птичушки в садочках приуслушались,

Малы детушки по зыбкам разыгралися,

Молодые-то с крылечек улыбаются,

А и старые по кельям пригорюнились.

Один голос

Рыданье струн седых развей,

О нет, Баян, не соловей,

Певец волшебно-сладострастный,

Нас жег в безмолвии ночей

Тоскою нежной и напрасной.

И не душистую сирень

Судьба дала ему, а цепи,

Снега забытых деревень,

Неволей выжженные степи.

Но Бог любовью окрылил

Его пленительные грезы,

И в чистый жемчуг перелил

Поэт свои немые слезы.

Хор

Среди измен, среди могил

Он, улыбаясь, сыпал розы,

И в чистый жемчуг перелил

Поэт свои немые слезы.

Другой голос

О свиток печальный!

Безумные строки,

Как гость на пиру

В небрачной одежде

Читаю и плачу…

Там ночи туманной

Холодные звезды,

Там вещего сердца

Трехдневные муки,

Там в тяжком бреду

Томительный призрак

Свой черный вуаль,

Вуаль донны Анны,

К его изголовью

Склоняя, смеется…

Мужской xор

Но в поле колдунья ему

Последние цепи сварила,

И тихо в немую тюрьму

Ворота за ним затворила.

Женский хор

Творцу волшебных песнопений

Не надо ваших слез и пений:

Над ним горит бессмертный день

В огнях лазури и кристалла,

И окровавленная тень

Там тенью розовою стала,

А здесь печальной чередою

Всё ночь над нами стелет сень,

О тень, о сладостная тень,

Стань вифлеемскою звездою,

Алмазом на ее груди —

И к дому Бога нас веди!..

Общий хор

С немого поля,

Где без ненастья,

Дрожа, повисли

Тоски туманы, –

Туда, где воля,

Туда, где счастье,

Туда, где мысли

Простор желанный!

3 апреля 1899

«Мухи как мысли» (Памяти Апухтина)

Я устал от бессонниц и снов,

На глаза мои пряди нависли:

Я хотел бы отравой стихов

Одурманить несносные мысли.

Я хотел бы распутать узлы…

Неужели там только ошибки?

Поздней осенью мухи так злы,

Их холодные крылья так липки.

Мухи-мысли ползут, как во сне,

Вот бумагу покрыли, чернея…

О, как мертвые, гадки оне…

Разорви их, сожги их скорее.

Под зеленым абажуром

Короли, и валеты, и тройки!

Вы так ласково тешите ум:

От уверенно-зыбкой постройки

До тоскливо замедленных дум

Вы так ласково тешите ум,

Короли, и валеты, и тройки!

В вашей смене, дразнящей сердца,

В вашем быстро мелькающем крапе

Счастье дочери, имя отца,

Слово чести, поставленной на – пе,

В вашем быстро мелькающем крапе,

В вашей смене, дразнящей сердца…

Золотые сулили вы дали

За узором двойных королей,

Когда вами невестам гадали

Там, в глуши, за снегами полей,

За узором двойных королей

Золотые сулили вы дали…

А теперь из потемок на свет

Безнадежно ложася рядами,

Равнодушное да или нет

Повторять суждено вам годами,

Безнадежно ложася рядами

Из зеленых потемок на свет.

Третий мучительный сонет Строфы

Нет, им не суждены краса и просветленье;

Я повторяю их на память в полусне,

Они – минуты праздного томленья,

Перегоревшие на медленном огне.

Но все мне дорого – туман их появленья,

Их нарастание в тревожной тишине,