Трагические поэмы - [24]

От казней и клевет, нес жизнь без преставленья?

Могу ли возлюбить я мой приблудный стих,

Прияв посмертный срам убийством чад родных?

Преследуйте отца, убийственные строки,

В почтенной горести и в счастье, и в мороке.

Умрем же вместе мы, оставим гнить приблуд,

Которые себя владыкам продают

За двадцать лет забав и вечные печали.

О как лукавый слух пролазы осаждали,

Чтоб ухватить, как псы, добычи добрый кус,

Но лишь посулы ждут ничтожных подхалюз.

Рабы трусливые в своих стремленьях жалки,

Но храбростью блеснуть хотят в постыдной свалке,

Кровавы их дела, поскольку норов лют,

Но и у них власы от ужаса встают

В часы таких потех. Вот рана предо мною,

Уже гниющая, зловонная от гною.

Так тешится тиран, однако в те же дни

Средь жутких сих забав, бесчинства и резни,

Когда стенает люд под властью лиходейства,

Когда безумный век — трагическое действо,

Пред нами низкий фарс играет лицедей,

Исполнен едкий смех разнузданных страстей,

Наряды дикие и души дики тоже[120];

Такую речь ведут раскрашенные рожи:

«Пора котурны[121] снять, пора смеяться вновь,

Пора с подмостков смыть запекшуюся кровь

И тысячи цветов по всей рассыпать сцене,

Дабы сокрыть следы кровавых преступлений».

Цветам осыпаться, и пусть бессилен взгляд,

Опять ударит в нос сокрытой крови смрад:

Владыки, дни потех умчатся легким дымом,

А кровь лежит на вас пятном неистребимым.

Льстецы ничтожные, сгибают ветры вас,

Склонясь, вы слышите их свист, их грозный глас,

О души гибкие, вам совесть не по нраву,

Вы отданы ветрам и словесам в забаву!

У вас, увы, не кровь и вовсе не сердца,

Души в помине нет у всякого льстеца,

В нем не струится кровь, живой источник блага,

Самотекущая трепещущая влага;

Поскольку нет сердец, своих желаний нет,

Чужим желаньям рад прислуживать клеврет.

Отродья рабские, ваш бритый лоб доныне

Забыть вам не дает о матери-рабыне.

А ваши души где? Сей пятый элемент

В самодвижении и движет всем в момент,

А вами движет то, что слышит ваше ухо,

Ничтожные рабы неверных глаз и слуха,

Хамелеоны вы и воздухом одним

Питаться можете, подобно тварям сим[122].

Занятье глупое, однако в нем приспела

Наука целая совсем иного дела:

Здесь все меняется, труды иные ждут,

Пронырой-сводником сменился льстивый шут.

В сужденьях древние суровыми бывали,

Грехом считали грех, порок пороком звали,

У них мошенником был назван без прикрас

Тот, кто смекалистым считается у нас,

Теперь не скажут «вор», а «человек при деле»,

О трусе говорят: «Идет с оглядкой к цели».

Измену шалостью зовут сегодня вслух,

А жрицами любви обычных потаскух,

И сводника зовут утонченной особой,

Искусником в делах секретности особой.

Еще посланцами зовут таких людей,

Нередко в высший круг возводится лакей,

Всех выше чтим того, на ком поболе срама,

Высокий дух и ум ничтожны, скажем прямо,

В наш злополучный век лакейства и клевет,

Где добродетели и чести ходу нет.

Тут столько чистых душ преследуют, чтоб сразу

Их в карантин чумной упрятать, как заразу,

Тут нужен злобный ум, должны быть души злы,

Дабы распутывать хитрейшие узлы.

Здесь опыт ни к чему: кто много знает — пешки,

Здесь красноречие встречает лишь насмешки;

Слова прекрасные, стихи и лирный звук

Не служат Господу, но от нечистых рук

Возвышенный псалом становится куплетом[123],

Все грех прибрал к рукам и все сквернит при этом.

Услады плотские и пагубная страсть

Приводят к пропасти, чтоб сердцу в скверну впасть,

Внезапный смерч огня уносит вмиг злочинных

Туда, где правит грех в пленительных личинах:

Но сводник холоден, без пламени грешит,

Его преследуют сомнения и стыд,

Он то вперед, то вспять ступает поневоле,

Лишенный совести дрожит не оттого ли?

Угрюмый лиходей страшится вся и всех

И поневоле сам свой называет грех.

Какой порок ни взять, свою корысть отыщем,

А с этим свяжешься, вовек пребудешь нищим,

Бездельник соберет какие-то гроши

За бденье по ночам и тела, и души

И всем расплатится. На дольний мир порока

Глядит небесное безоблачное око,

Ничто так не мрачит Господнего чела,

Как души сводников, когда к ним смерть пришла.

Владыкам велено, чтоб лиц менять и статей

Не смели смертные, как места и занятий,

Чтоб жили при дворе холопы и друзья

В лице коня, лисы, мартышки, муравья:

Однако хитрость лис, а также разуменье,

Стремительность коней, их сила и уменье

Опасность презирать, служить нам в трудный час,

Способность муравьев к труду, увы, не раз

Впустую были здесь: живешь, как сыр в сметане.

Но сладить запросто с владыкой обезьяне,

Легко ей отвратить от принцев и вельмож

Того, кто с виду лев, а нравом с нею схож.

Что получается? Шуты смешить готовы,

Зловредный лис тишком свои варганит ковы,

Король, коль бережлив, коль трезвый разум в нем,

Не держит столько слуг, мартышку бьет конем[124].

Что вам сказать о львах? В ученье у владыки

Все эти храбрецы теряют нрав свой дикий,

Постигнув, что к чему; изнеженных владык

Выводит из себя вассала смелый лик,

Они страшатся львов, чьей доблести и силы

Не переносит дух робеющий и хилый.

Бывает, выродку судьба дарует трон,

Такой король труслив и мужества лишен;

Однажды нашему приснились львы в кошмаре,

Из клеток вырвались на волю эти твари,

Чтоб растерзать его, и малодушный сей

Прикончить повелел в зверинце всех зверей,

Он принял сон за явь, сомнения отбросив.