Трагедия войны. Гуманитарное измерение вооруженных конфликтов XX века - [261]

Хочу уточнить, что в плен я попал в декабре 1941 года, а не в 1942 году.

Кроме того, считаю необходимым упомянуть и такой эпизод из деятельности батальона «Бергманн» в Крыму: в марте — апреле 1944 года при наступлении советских войск на Перекопском перешейке немецкие части отступали, а для их прикрытия были брошены подразделения «Бергманна», в том числе кавалерийский эскадрон под командованием Михаила Дадиани. Эти подразделения, не имея специального вооружения, вынуждены были отражать атаки советских танков.

Показания мною лично прочитаны, с моих слов записаны правильно.

Подпись Алимбарашвили.

Допросил: Джангжгава.

ГАРФ. Ф. Р-7021. Оп. 116. Д. 392. Л. 220–224. Машинопись.

4.3. Протокол допроса свидетеля Л. И. Начкебии, г. Тбилиси, 14 января 1960 г. (перевод с грузинского)

Я, народный следователь Орджоникидзевской районной прокуратуры Джанджгава, допросил в качестве свидетеля с соблюдением ст. 19 и 23 Временных правил производства предварительного расследования по уголовным делам Грузинской ССР:

Начкебия Лаврения Исидоровича, 1910 г[ода] рождения, уроженца села Ахути Чхороцкуского района Грузинской ССР, грузина, беспартийного, со средним образованием, временно не работающего, к моменту, к которому относится показание, являлся военнопленным, несудимого, проживающего в гор[оде] Цхакая^[1822]по Кутаисской улице, № 46, паспорт XI-ОФ № 559014, выданный Цхакаевским райотделением милиции Грузинской ССР.

Об ответственности за отказ от дачи показаний по ч. 1 ст. 93 УК ГССР и за дачу заведомо ложных показаний по ст. 95 УК ГССР предупрежден.

Подпись: Л. Начкебия.

Начкебия Л. И. дал следующие показания.

Вопрос: На каком языке желаете дать показания?

Ответ: Я русским языком хорошо не владею и поэтому показания буду давать на грузинском языке.

В декабре м[еся]це 1941 года я оказался в Полтавском лагере для военнопленных, где были невыносимые условия для существования людей. Можно было купить жизнь человека за один килограмм хлеба. В декабре м[еся]це в лагере среди военнопленных распространился слух о том, что из Германии прибыли люди для оказания помощи грузинам. Действительно, через некоторое время в лагере появились какие-то немцы. Один из них собрал нас (как после узнал, его фамилия Кученбах) и обратился к военнопленным следующими словами: нам нужна рабочая сила, и вы будете рабочими. Был составлен список военнопленных, и скоро нас вывели на работу в поле, где под снегом собирали картофель и разные сельскохозяйственные продукты. На поле работали приблизительно 15 дней, после чего нас неожиданно поместили в поезд вместе с убранными нами продуктами и привезли в Штранс, в Германию. Там нас разместили в военных казармах, которые охраняли немецкие солдаты. В Штрансе водили в баню и выдали французское военное обмундирование. Через 2–3 дня нас распределили по ротам. Я попал в первую роту. Командиром роты был Брандт. Брандт обратился к нам с речью, которую переводил эмигрант Хомерики. Речь Брандта была пронизана следующими мыслями: кто хочет остаться живым, должен служить в немецкой армии, в противном случае его ожидает смерть.

Нас стали обучать военному делу. Примерно через полтора месяца узнали, что мы будем служить в батальоне под названием «Бергманн».

В батальоне с нами, т. е. с военнопленными, проводили занятия по тактической и политической подготовке. На политзанятиях внедряли мысль о том, что немецкая нация — это высшая нация, которая завоюет весь мир, и мы должны служить этой нации.

Через некоторое время нас перевели в Миттенвальд, где мы приняли присягу. Текст присяги за давностью времени не припоминаю, но он был примерно такого содержания: быть преданным Гитлеру, а в случае нарушения присяги нас ожидала смерть.

Перед принятием присяги Оберлендер выступил с речью, в которой он отмечал, что сам Гитлер знает о создании батальона «Бергманн», и он, т. е. Оберлендер, направлен им для командования батальоном. Оберлендер при этом обещал, что наша заслуга не останется неоцененной.

После принятия присяги нас обмундировали в немецкую военную форму, дали оружие без боеприпасов. В Миттенвальде в горных условиях нас продолжали обучать по военному делу, и мы числились на службе в немецких вооруженных силах.

В тот период быв[ший] советский офицер Циклаури среди военнопленных проводил политическую агитацию, цель которой сводилась к тому, что в случае отправления нас на фронт изолировать командование батальона и перейти на сторону Советской Армии.

В мае месяце Брандт объявил в роте о предстоящей поездке офицеров в Берлин на экскурсию. Примерно отправили 12 человек, в том числе Циклаури, Шавгулидзе, Джанелидзе и других, фамилии которых сейчас не могу вспомнить. В связи с тем, что я не был офицером, меня оставили в роте.

В ту же ночь, когда мы спали, разбудили Мухашаврия, но не знаю, куда его отправили. На второй день командир роты Брандт выстроил роту и объявил, что те, которые были отправлены в Берлин, оказались предателями, они пытались обмануть нас, но наша разведка об этом узнала.

Через 15–20 дней Брандт объявил нам о судьбе лиц, отправленных в Берлин, в частности то, что двенадцать человек расстреляны по приговору суда, а Мухашаврия водворен в концлагерь.