Трагедия русского Гамлета - [45]

Все это и могло бы кончиться одними насмешками, если бы не было ссылок, заточений в крепости и казематы, наказаний кнутом, резания ноздрей, отрезания языков и ушей и прочих истязаний. В извинение этого говорят, что и самого Павла раздражали необыкновенным образом; но кто же подавал к этому повод и как можно унять целую нацию, которая видит, что ею управляют с жестокосердием, педантством и безрассудством? Восстановляя против себя дворянство и войско, Павел находился еще в заблуждении, будто бы привязывает к себе чернь тем, что он дал свободу расколам и запретил помещикам держать крестьян на барщине более трех дней в неделю. Но вместе с тем он отдавал свободных крестьян в крепостное владение своим приверженцам и гатчинским выслуженцам и при случавшихся от того возмущениях повелевал наказывать нередко кнутом. Итак, из всех сословий разве только одно духовенство не имело против него негодования…

Таким образом стонала Россия более четырех лет. Все ежеминутно были в тревоге и волнении; но при всем том никто и не помышлял о возмущении. В таком обширном и малонаселенном государстве, как Россия, восстание в провинциях невозможно, а в столице все было рассеяно и разделено.

Екатерининские вельможи были разосланы по деревням, государственные должности почти все заняты людьми самыми ничтожными и необразованными, и Россия терпела бы еще долго это ужасное ярмо, не смея и желать прекращения оного, если б император был благоразумнее или хоть бы осторожнее во внешних сношениях с прочими державами.

Он поссорился со многими державами и хотел вдруг объявить войну пяти или шести государствам, а паче всех он раздражил Англию до такой степени, что она-то и нанесла ему последний смертельный удар.

Английским послом при петербургском дворе был в то время Уитворд. Не знаю, из Англии ли сообщена ему мысль об убиении Павла, или она родилась в петербургском его приятельском обществе и лишь подкреплена из Лондона денежными пособиями; но знаю, что первый заговор о том сделан между ним и Ольгой Александровной Жеребцовой, сестрой Зубовых, с которой он был в любовной связи. Они решились посоветоваться об этом с графом Никитой Петровичем Паниным, который жил тогда в деревне, будучи в опале.

Весьма любопытно узнать, кто такой этот граф Никита Петрович Панин. Воспитатель Павла, граф Никита Иванович Панин не имел детей и поэтому для совместного учения со своим царским воспитанником взял родного своего племянника графа Никиту, сына своего брата, известного генерала графа Петра Ивановича Панина. Екатерина II до излишества ласкала этих обоих братьев Паниных, а они гордо вели себя против нее. Неудивительно: она обязана была частью им и престолом, и жизнью. Никита Петрович, выросши вместе с Павлом и часто отнимая от него игрушки, думал продолжать ту же короткость и сохранять ту же силу воли и против императора царствующего. Павел был по природе великодушен, открыт и благороден; он помнил прежние связи, желал иметь друзей и хотел любить правду, но не умел выдерживать этой роли. Должно признаться, что эта роль чрезвычайно трудна.

Почти всегда под видом правды говорят царям резкую ложь, потому что она каким-нибудь косвенным образом выгодна тому, кто ее сказал. Павел сделал вице-канцлером товарища своего детства и обходился с ним по-прежнему; но как Павел был раздражителен, а граф Никита надменен и самонадеян, то между ними выходила вспышка. Однажды император, раздраженный Паниным, бежал от него скорыми шагами по всему дворцу, в Эрмитаж. Панин следовал за ним. Не думаю, чтобы, несмотря на гнев императора, вице-канцлер был обязан непременно за ним следовать; кажется, лучше было бы оставить разгневанного царя и дать ему время несколько успокоиться. Остановясь перед портретом Генриха IV Французского, Павел воскликнул: «Вот счастливый государь! Он имел друга в таком великом министре, как Сюлли, а у меня его нет!» Панин и в эту минуту не оставил в покое своего государя и отвечал: «Будь ты Генрихом IV, будут и Сюлли!» Не знаю, за это ли или за другую какую-нибудь дерзость Павел сослал Панина в деревню.

Эта-то ссылка была причиной такого ужасного озлобления Панина против своего государя, что когда Уитворд и Жеребцова задумали отыскать цареубийц, то обратились к нему первому за советом.[80] С этим посланием отправлен был от них к Панину г. Рибас, известный хитрец, бродяга и фактор итальянский, которого происхождение следующее: императрица Елизавета Петровна имела незаконную дочь, которую, не знаю почему, называли княжной Таракановой. Эта несчастная девушка с посредственным состоянием, полученным ею от матери, поселилась в Италии. Когда Екатерина II так незаконно взошла на престол, то, разумеется, были люди против нее возопиявшие. Это неудовольствие дошло до слуха Таракановой, и она имела безрассудство иногда высказывать, что скорее ей принадлежал бы престол российский, нежели принцессе ангальт-цербстской. По отдаленности места, по недостатку дарования и по бедности средств этой княжны Таракановой не стоило бы, кажется, обращать на нее внимание; однако же обратили. Екатерина поручила брату фаворита своего, графу Алексею Орлову, богатырская рука которого задавила императора Петра III в Ропше, похитить из Италии эту бедную княжну, когда он возвращался победителем с Чесменского боя. Алексей Орлов подыскал себе в Италии фактора, который, наподобие польских жидов, сводничал девок, шпионил, а иногда, коли умен, употреблялся и на государственные тайные дела и пронырства. Этот-то фактор был Рибас. Они вместе с Орловым заманили княжну Тараканову на корабль, изнасиловали ее, привезли в Петербург и заключили в каземат Петропавловской крепости, где она в наводнение 1777 года утонула.