Трагедия капитана Лигова - [238]

— Джиллард предатель! Предателей расстреливают!..

Утром Джиллард не застал президента в конторе, но на столе нашел записку: «Жду на «Норде». Советник, у которого болела после вчерашнего кутежа голова, пожал плечами. «Что ему там надо? Старый болван. Сам таскается по судам да еще и меня за собой тянет». Но нужно все же идти.

Русские шхуны стояли у причалов компании Дайльтона, одинокие, пустынные. Команды были отпущены. Оставлены только боцманы. Джиллард по трапу поднялся на «Норд». Здесь его встретил боцман.

— Вас ждут в каюте капитана!

Джиллард отворил дверь. В каюте сидел Дайльтон. Советник бросил шляпу на стол, повалился в кресло:

— Черт, башка трещит. Вечером… — и тут он осекся, увидев глаза Дайльтона. «Что с ним?» Джиллард полез в карман за платком.

— С какого, времени вы на службе у Кисуке Хоаси? — спокойно спросил Дайльтон.

От неожиданности Уильям выронил платок, которым обтирал пот.

— Что?.. Нет… Кисуке…

Президент вытащил из кармана пистолет и направил на советника:

— Всю правду на стол!

— Что вы? — Джиллард съежился, прижался к спинке кресла. — Я же служил вам…

— Это писали вы. — Дайльтон швырнул листок, на котором рукой Джилларда был написан адрес Кисуке Хоаси. Его советник дал Ясинскому для пересылки акций.

— Да… но… так… видите ли… а-а-а…

Выстрел заглушил крик Джилларда. Он сползал на пол. Из простреленного лба текла тоненькая струйка крови. Дайльтон встал, обыскал труп и, взяв свою записку, вышел на палубу. У трапа стоял боцман. Дайльтон сказал:

— Ночью на шлюпке свезешь подальше. Груза на ноги не жалей.

— Хорошо, сэр!

— Получай. — Дайльтон вытащил из кармана пачку долларов. — Будь здоров.

2

Зябко кутаясь в пуховый платок, хотя в комнате было тепло, Тамара стояла у окна, смотрела на покрывающуюся льдом бухту Золотой Рог. Лед был еще некрепкий, и суда легко его ломали, оставляя за собой дорогу чистой синей воды. Берега бухты и сопки были слегка запорошены снегом. Он искрился на солнце. От берега, у самой воды, на которой вразброс стояло несколько китайских фанз, шла дорога. Она белой пустынной лентой легла через лес и на хребте мыса обрывалась. Долгими часами не сводила глаз с этой седловины Тамара Владиславовна. Чего она ждала, о чем думала?

Когда пришла первая весть о том, что «Геннадий Невельской» не пришел ни в один из портов Японии и стало ясно, что китобои погибли, Тамара слегла в горячке. Алексей, друзья Клементьева были в тревоге за ее жизнь. Она бредила, звала Георгия, умоляла его сойти к ней с корабля, кричала и плакала…

Поправлялась очень медленно и наконец встала. Но это была не прежняя жизнерадостная женщина. Тамара стала молчалива, все о чем-то думала. Она часами простаивала вот так у окна, нем и ночью, следя за входящими в бухту судами. Ей казалось, что вот сейчас должен показаться из-за мыса Голдобина «Геннадий Невельской». Иногда ей уже виделся китобоец. Вот он выходит. Вот его нос с пушкой, вот фок-мачта с бочкой наблюдателя, вот развевается флаг… Она с широко раскрытыми глазами прижималась лицом к стеклу, судорожно впивалась тонкими пальцами в раму окна. Видение исчезало, и Тамара несколько минут стояла растерянная, не понимая, что произошло, а потом бросалась на диван, и ее худые плечи вздрагивали от рыданий…

А когда началась зима и появился первый ледок, Тамара как-то случайно услышала от капитана порта, что если лед забьет вход в бухту Золотой Рог, то суда смогут причаливать в бухте Улисс или Диомид. С тех пор Тамара следила за дорогой, ведущей из этих бухт.

Горе легло на сердце молодой женщины таким непосильным грузом, что она никак не могла справиться с ним. В ней словно все замерло, остановилось. Она машинально выполняла обычные дела, так же машинально отдавала распоряжения прислуге и снова возвращалась к окну. Даже к дочери она относилась очень странно: то днями к ней не подойдет, то возьмет на руки, прижмет к груди и ходит по комнате часами.

Северов не знал, что делать. Пытался не раз отвлечь Тамару от тяжких дум, но она или молча выслушивала его и уходила к себе, или же слабым голосом просила:

— Не надо, Алексей Иванович. Я хочу побыть одна.

В ее голосе было столько мольбы, что у Северова не хватало сил противиться просьбе, и он уходил, оставляя ее наедине с горем.

Гибель Клементьева и на него произвела тяжелое впечатление. Алексей любил этого молодого, энергичного человека, его смелость, его размах. Северов растерялся, не зная, что же сейчас делать. Надежды, мечты — все рухнуло, исчезло. И снова он один с детьми, с измученной Тамарой. Он никогда не оставит ее. Никогда!

Алексей подошел к столу, на котором стоял ящик с табаком, набил трубку, закурил. Как же дальше жить? Что делать? Для себя Алексей решил. Наблюдений и материалов о биологии китов, их образе жизни у него много. Труд о китах напечатают. А дальше? Он завершит работу Лигова об истории русского китобойного промысла на Дальнем Востоке. Надо рассказать обо всем. И о том, как грабят наши моря иностранцы, как они мешают развитию нашего отечественного промысла, и о судьбе Лигова, Клементьева…

Алексей выбил трубку и, оправив глухо застегнутую тужурку, которая теперь заменяла ему сюртук и китель, хотел направиться к Тамаре, поделиться своими мыслями. Но слуга доложил о приходе капитана Белова.