Трагедия Белого Юга. 1920 год - [3]

.

Общеизвестно также, что члены первого Совета Народных Комиссаров были в политическом отношении исключительно подготовленными людьми. Американский писатель А.Р. Вильямс говорил, что: «Первый Совет Народных Комиссаров — если основываться на количестве книг, написанных его членами, и языков, которыми они владеют, — по своей культуре и образованности были выше любого кабинета министров в мире»^{7}. Таким образом, у белых офицеров даже самого высокого ранга добиться победы у образованнейших людей, посвятивших свою жизнь изучению социально-политического положения России, закаленных в политической борьбе, никаких шансов не было и это стало одной из причин их поражения.

На поверхности лежит и еще один не утешительный для Белого движения вывод. Его вожди, как и подавляющее большинство офицеров, будучи наделенными не только военной, но и политической властью, не смогли воспользоваться ею, чтобы привлечь на свою сторону большинство народа, особенно крестьян. Офицеры и генералы совершенно не были готовы к работе с сельским населением. А ведь Гражданская война шла в стране, где 82% народа составляли именно оно. Вот только один, но показательный пример. Рота марковцев заняла хутор... Крестьяне попросили рассказать им о белой армии. Ротный командир предложил хуторянам собраться через два часа, а пока пригласил к себе наиболее развитых офицеров и попросил их посоветовать ему, что сказать людям. Один офицер заявил, что все эти разговоры «не наше дело», так как армия находится вне политики. Другой сказал, что нужно просто посоветовать крестьянам, чтобы они не верили обещаниям большевиков, добавив при этом, что «наши обещания» ему тоже не ясны. Третий предложил вести разговор о хорошей и плохой земле, о трудолюбивых и ленивых крестьянах. Четвертый на удивление всех стал излагать свое понимание марксизма. Командир роты, приготовив лист бумаги для составления тезисов своего выступления, так ничего и не записал. На собрании он говорил крестьянам о том, что в стране нужен порядок и белая армия его наведет. Когда он вернулся к своим, его спросили: «Говорили ли вы о помещиках?» — «Слава Богу, — ответил командир роты, — такой вопрос был бы убийственным для меня»^{8}.

Почему же именно такого вопроса боялся этот, наверняка не робкого десятка, офицер. Дело в том, что по земельному вопросу, и особенно о помещичьем землевладении у белого командования четкой платформы выработано не было. Немало офицеров и сами были выходцами из помещичьих семей. Профессор Н.К. Соловьев по этому поводу писал: «Не на рабочих должна была быть наша главная ставка, а на крестьянство, и эту то ставку мы и не смогли сделать вовремя и достаточно смело. ... Бывали вопиющие случаи покровительства помещикам и преследования крестьян. Деникин издавал даже по этому поводу особые приказы. Но самая возможность таких явлений объяснялась, как мне кажется, тем, что у нас на самом верху не было простого и ясного земельного лозунга, которому можно было бы подчинить действия власти, а было медленное сочинение отвлекающих схем»^{9}.

О расплывчатости, а по большей части об отсутствии у вождей Белого движения политических ориентиров говорили не только рядовые и офицеры, но и генералы. Достаточно определенно высказался по этому поводу бывший командующий Кубанской армией генерал А .Г. Шкуро. «Смешно сказать, — вспоминал он, — но приходилось искать добровольческую идеологию в застольных спичах и речах, произнесенных генералом Деникиным по тому или другому случаю; простое сравнение двух-трех таких «источников» убеждало в неустойчивости политического мировоззрения их автора и в том, что позднейший скептицизм и осторожность постоянно аннулировали первоначально обещанное»^{10}.

Здесь уместно привести откровения еще одного, не менее известного генерала, бывшего в одно время главой всей военной и гражданской власти в Крыму, Я.А. Слащова. «Тогда я ни во что не верил, — пишет он. — Если меня спросят за что я боролся и каково было мое настроение, я чистосердечно отвечу, что не знаю... Не скрою, что в моем сознании иногда мелькали мысли о том, что не большинство ли русского народа на стороне большевиков, — ведь невозможно же что они и теперь торжествуют благодаря лишь немцам и т.п. Но эти мысли я как-то трусливо сам отгонял от себя и противопоставлял им слухи о восстаниях внутри России и т.п. Это было ужасное время, когда я не мог сказать твердо и прямо своим подчиненным, за что я борюсь»^{11}.

Но были и такие военные руководители, которые имели свой, очень оригинальный взгляд на содержание политической работы среди местного населения и войск, на то, как нужно регулировать взаимоотношения классов и социальных групп во время Гражданской войны. Свою ставку они делали на конкретный слой общества и пропагандистскую работу готовы были проводить только в его интересах. Прежде всего это относится к казачьим атаманам. В итоге жизнь показала, что такая позиция приводила к тому, что мира и благополучия на подвластных им территориях не было не только во время Гражданской войны, но их не могло быть и после нее, даже в случае успеха Белого движения. Примером такой политики могут послужить рассуждения атамана Войска Донского П.Н. Краснова (о себе он пишет в третьем лице): «Атаман вступил в управление войском после Каледина, которого погубило доверие к крестьянам, знаменитый «паритет». Дон раскололся в то время на два лагеря — казаки и крестьяне. Крестьяне за малым исключением были большевиками. Там, где были крестьянские слободы, восстания против казаков не утихали. Весь север войска Донского, где крестьяне преобладали над казаками, Таганрогский округ, слободы Орловка и Мартыновка 1-го Донского округа, города Ростов и Таганрог, слобода Батайск были залиты казачьей кровью в борьбе с крестьянами и рабочими. Попытки ставить крестьян в ряды Донских полков кончались катастрофой. (Так в подлиннике. — Прим, ред.) Крестьяне изменяли казакам, уходили к большевикам и насильно, на муки и смерть уводили с собою Донских офицеров. Война с большевиками на Дону имела уже характер не политической или классовой борьбы, не Гражданской войны, а войны народной, национальной. Казаки отстаивали свои права от Русских. (Так в подлиннике. — Прим, ред.) Атаман, являясь ставленником казаков, не мог с этим не считаться. Он не мог допустить и мысли о каком-либо паритете, потому, что это погубило бы Дон, погубило бы все дело»