Трагедия Белого Юга. 1920 год - [12]

«Добровольческое» командование вправе было рассчитывать, что его боевой союз с кубанским казачеством и дальше будет развиваться по восходящей линии. Поэтому сразу же после взятия станицы Новопокровской Деникин обратился к Кубанскому Войсковому атаману А.П. Филимонову с официальным письмом, в котором говорил, что в связи со вступлением Добровольческой армии на кубанскую землю все территориальные первоочередные части должны войти в ее состав. Там же он предупредил атамана, что никакого сепаратизма не должно быть^{54}.

Однако вместо ответа Филимонов со своим военным министром опубликовали приказ, в котором изложили структуру и организацию Кубанских вооруженных сил. Там же сообщалось, что все кубанцы будут изъяты из Добровольческой и вольются в Кубанскую армию. Отношения между Деникиным и кубанским руководством начали портиться еще и потому, что последнее изъявило намерение забирать все трофеи, которые «добровольцы» будут захватывать у большевиков на кубанской территории. Мотивировали свое решение тем, что такова вековая традиция.

Когда спустя 4 месяца после своего ухода из Екатеринодара Добровольческая армия вернула столицу Кубани, то у Деникина была возможность раз и навсегда покончить с местным сепаратизмом. Для этого достаточно было посадить там своего наказного атамана. Но ни он, ни бывший тогда еще в живых генерал Алексеев не пошли на это, так как справедливо полагали, что такой шаг вызовет возмущение казаков, как рядовых, так и тех, кто находился у власти. Деникин и его окружение считали все же, что с Филимоновым сотрудничать было можно. Он не стремился к обострению отношений с командованием Добровольческой армии, мог идти на компромиссы. Однако этого нельзя было сказать о Кубанской Раде, ни об одной из ее палат, ни о Краевой^{55}, ни о Законодательной^{56}. И в той и в другой большим влиянием пользовались те политики, которые были категорически не согласны с тем, какие диктаторские полномочия присвоил себе командующий Добровольческой армии. Они настойчиво требовали от своего атамана решительных действий по созданию Юго-Восточного Союза, куда Кубань, по их планам, должна войти на федеративных началах. Добровольческое командование очень не хотело разрыва с Кубанью, так как прекрасно понимало, что это обернется огромными потерями, в том числе и в численности личного состава. К сентябрю 1918 г. в Добровольческой армии было 12 общероссийских полков, в том числе только 2 конных. Кубанских же кавалерийских полков имелось 16 и 8 пластунских батальонов. При этом практически все кубанские части были перемешаны с общероссийскими. Кроме того, часть казаков входило в состав пехотных полков, таких, к примеру, как 1 Кубанский стрелковый и Партизанский. В целом в боевом составе армии кубанцы составляли 30% личного состава, а в офицерских частях их было еще больше — 60—65%^{57}. Несложный анализ показывает, настолько бы поредели «добровольческие» части без кубанцев особенности конница. Правда, и Кубанской армии, в случае получения ею самостоятельности, тоже пришлось бы нелегко. Она теряла при этом Генеральный штаб, технические части и большинство артиллерии. Ее пластунские батальоны покинули бы почти все офицеры — не казаки. Сам атаман Филимонов говорил в это время: «Мы так срослись с Добровольческой армией, что каждое расхождение кровоточит»^{58}.

Нужно иметь в виду также, что Кубань, по сути дела, кормила Добровольческую армию, так как располагала огромными возможностями для снабжения войск продовольствием. Даже после всех реквизиций, которые провели большевики во время пребывания там у власти, к весне 1919 г. в ее закромах еще оставалось 30 млн пудов хлеба от 4-х последних урожаев. В достаточном количестве имелось также растительных масел и табака, которые можно было использовать для товарообмена.

Учитывая это, Кубанское правительство в конце августа 1918 г. издало распоряжение, по которому закрывались все границы области для вывоза сырья и продовольствия. В результате нарушилась установившаяся система снабжения тех частей Добровольческой армии, которые находились за границами Кубани. Но правительство сделало еще один шаг, ведущий к углублению раскола, — 13 сентября оно подчинило себе железные дороги, проходившие по территории края. В итоге из Новороссийска, например, в Ростов через станцию Торговая поезда проходили по территории трех суверенных государств с донскими и кубанскими таможнями. И это в то время, когда фронту было крайне необходимо оперативное снабжение оружием, боеприпасами и продовольствием.

Как уже говорилось, средоточием сепаратистских настроений в Екатеринодаре была Рада, обе ее палаты. В пылу политической борьбы каждая из них, в свою очередь, тоже разделилась на два непримиримых лагеря — «линейцев» и «черноморцев». «Линейцы» — это потомки выселенных некогда с Дона казаков и дополнявших их в разные периоды выходцев из крестьян центральных губерний и Ставрополья. Они располагались по линии специально сооружаемых укреплений для несения кордонной службы в предгорьях Северного Кавказа. Расположение линий периодически менялось, продвигаясь все ближе к горам. В описываемый период слово «линеец» стало синонимом либерала, русского центриста. Политическим центром «линейцев» был г. Армавир. В Раде они были в меньшинстве, в оппозиции и интеллектуально слабее. Их считали друзьями Добровольческой армии, и они концентрировались вокруг атамана — генерала Филимонова.