Траектория - [5]

— А как же Жижин оказался внизу?

— Может, раньше спустился,— неуверенно тянет Данилов.— Он тоже со спины подошел.

— Посторонних в тот день на стройке не было?

Данилов не успевает ответить.

— Был посторонний! — вмешивается Зайцев.— Я часто с Бабарыкиным работаю, а он вечно посылает за чем-нибудь: то отвес забудет, то шпагат… В тот раз направил за карандашом. Когда я выходил из подъезда, в соседний, где Алексей Иванович был, зашел незнакомый мужчина.

— Приметы? — быстро спрашиваю я.— Как оп выглядел?

— Одет по-зимнему. Пальто со светлым каракулем, серое. На голове пирожок.

Я так старательно пытаюсь представить себе гражданина в сером пальто, что у меня невольно вырывается:

— Пирожок?

— Папаха такая,— стеснительно улыбается Зайцев.— Их мало кто сейчас носит.

Усмехаюсь про себя. Если все понимать буквально, невольно окажешься в дурацком положении. Спрашиваю Зайцева:

— После случившегося незнакомец не попадался вам на глаза?

— Не видел.

— Опознать сможете?

— Думаю, смогу,— чуть помедлив, отвечает он.

Следующий вопрос задаю уже с некоторым колебанием. Такое впечатление, что чем больше спрашиваешь, тем больше все запутывается.

— У вас не возникала мысль, что Хохлов упал не сам?

Мои собеседники переглядываются. Потом устремляют взгляды на меня. В глазах — боязнь признаться самим себе, что подобное могло произойти.

Прерываю тягостное молчание.

— Враги у Хохлова были?

— Какие в наше время враги? — приподнимает плечо Зайцев.— Ритм жизни не тот.

Понимая, что взяла слишком круто, уточняю:

— Назовем по-другому: недоброжелатели?

— Такие, конечно, были,— соглашается Зайцев.— Сейчас много людей, подобных «вещи в себе». Обо всем знают и молчат, связываться нет желания, да и времени. А Хохлов — будто из двадцатых годов. До всего ему дело, обязательно во все ввязывался.

— Это точно,— поддакивает Дементьич.— Остроконечный был человек. Хохлова-то к Жижину подсобником приставили, так у них одна ругань пошла. Жижин ведь до выпивки охочий. Алексей Иванович возьми да прорабу и выскажи это. А тот как смотрел сквозь пальцы, так и продолжает. Хохлов пригрозил, что на обоих докладную напишет. Тут еще больше кутерьма разгорелась. Жижин в отместку совсем его заездил.

Вспоминаю предложение Бабарыкина «сделать» кафель я интересуюсь:

— Тимофей Дементьевич, кафель никто из рабочих не продает?

Да как вам сказать...— мнется он.— Я лично не видел, но рядок-другой в квартирах не докладывают. Правда, плиточники ссылаются на бой, на брак...

— Дербеко об этом знает?

— Кому же знать, как не ему? Ругался, бывало, да толку... Но сильно шум не поднимал: зачем, чтобы в управлении знали? Он у нас со всеми ладить любит. Только с Хохловым никак мир не брал. Кому понравится, когда правдой в морду тычут? — усмехается Данилов, потом серьезнеет.— Товарищ следователь, вы правильно поймите: не хочу я сказать, что Дербеко или Жижин столкнули Алексея Ивановича. Не было у них такой уж сильной злобы. Ругаться — одно, а человека жизни лишить…

Неизвестно кого спрашиваю:

— Значит, несчастный случай?..

— Это самое вероятное, — подтверждает Зайцев. — У Хохлова была сильная близорукость, вгорячах мог и оступиться... Когда мы на стройку пришли, Дербеко сказал, что надо пройти медосмотр. а сам так и не отпустил в поликлинику. Работы было много. Как только Хохлов упал, сразу к врачам погнали и за технику безопасности заставили расписаться.

— Разве Дербеко не проводил с вами инструктаж?

— Инструктаж? — искренне удивляется Зайцев.— Сказал, чтобы не совались куда попало, мол, не младенцы, сами должны понимать. Только и всего...

С улицы слышится протяжный гудок автомобиля. Хотя это и не голос нашей «Волги», выглядываю в окно. Неподалеку стоит «уазик» с брезентовым верхом и нелепой надписью «Стройлаборатория».

— Начальника управления, Мизерова, машина,— подсказывает Данилов.

Из подъезда дома выходит Дербеко и спешит к «уазику».

5.

В моей комнате так тихо, что слышно, как отсчитывает время стоящий на кухне будильник. А время зимой тягучее, словно начинающий густеть мед. Особенно ощущаю это сейчас. Родители уехали по туристической путевке. Маршрут у них хороший, теплый: Баку — Тбилиси — Ереван. Мои любимый повез своих акселератов на зимние каникулы в Москву. И я осталась одна-одинешенька. Господи! Кто бы чайник на плиту поставил?! Нет, конечно, маме с папой надо отдохнуть, они так устают. Папа — за штурвалом аэробуса. Мама — от постоянного ожидания папы и от хлопот о своей, как она говорит, непутевой дочери, то есть обо мне. Понимаю, что и Толику не помешает поездка в Москву, хотя бы в качестве классного руководителя. Но все равно ужасно обидно, что осталась одна. И Маринка не звонит целых три дня, и Люська меня забыла, закрутилась со своим семейством. Читать я уже пробовала, телевизор включала, радио слушала. Что бы еще такого поделать? Скорее бы утро, да на работу. Несмотря на то, что еще нет и девяти, решаю лечь спать. Три бодрых звонка останавливают меня.

Привет, старуха! — с порога кричит Маринка.— Замерзла! Чаю хочу!

— Сколько я ругала подругу за эту дурацкую привычку — нажимать на звонок не меньше трех раз. Маринка неисправима. Она из тех людей, которые думают, будто во всех квартирах непременно включены стиральные машины, пылесос, телевизор, а хозяйка, напялив стереонаушники, сбивает миксером сметанный крем.