Традиционный жизненный цикл русских Водлозерья: обряды, обычаи и конфликты - [27]

Таким образом, можно констатировать, что в период проведения обрядов по приобщению новорожденного к сельской общине и православной конфессии между священниками и местной паствой ортодоксальной православной конфессии недоразумений не возникало. Разногласия прихожан и священников по поводу выбора имени младенцам в конфликты не перерастали. Исключение из правила составляли лишь случаи со старообрядческими семьями, которые либо явно отказывались крестить своих детей у местных священников, либо уклонялись от совершения обряда, проживая значительную часть времени в Каргополье и Даниловщине и зарабатывая средства к существованию в качестве «трудников».

6. Период от крещения до завершения вскармливания грудью

Период младенчества, продолжавшийся после обряда крещения, был наполнен исполнением настолько разноплановой обрядности, что лучше всего исследовать ее, разбив на отдельные категории.

Обрядность взросления младенческого периода

Вплоть до окончания младенческого возраста ребенка мужского пола водлозеры именовали «младенцем», а ребенка женского пола – «младеничкой». Вместе они составляли возрастную категорию «младенцев невинных», а это во многом определяло связанную с ними обрядность. До окончания кормления грудным молоком помимо нательного креста оберегом младенца продолжала оставаться его высушенная пуповина, указующая на ритуальном уровне на еще не разорвавшуюся окончательно связь с фактом рождения, а следовательно – на лиминальность, переходность состояния младенца. Пока новорожденный находился за занавеской у печи, пуповину хранили под его изголовьем. Когда младенца выносили за пределы дома, то мать прихватывала вместе с ним и его пуповину (Логинов, 2007б, с. 15). Отправляясь на жатву или другую работу, она вкладывала ее в тот же берестяной кошель, в котором несла дитя. Кошель подвешивался на дерево или изгородь неподалеку от места работы матери. Младенец, прикрытый от сглаза материнской юбкой, на свежем воздухе всегда хорошо спал (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 178).

Если мать не имела возможности взять с собой на работу младенца, в ее отсутствие домочадцы подкармливали его коровьим молоком. Делалось это уже с первой или второй недели после рождения. Кормили из коровьего рога с надетым на отпиленный конец соском от коровьего вымени, который предварительно выдерживали в солевом растворе. Иногда в рожок с молоком добавляли немного муки (То же, л. 177). Соску, прежде чем сунуть младенцу в рот, обязательно облизывал кто-нибудь из домашних. Обычай этот, несмотря на негигиеничность, сохраняется на Водлозере до наших дней. Кроме того, обычной подкормкой служил разжеванный любым из членов семьи мякиш ржаного хлеба (иногда смоченный подслащенной водой), завернутый в тряпочку. Его давали сосать младенцу, если он плакал. Формулу «Попробуй хлеба и всю жизнь будь с хлебом» водлозеры приговаривали, когда соску с хлебом или пережеванным кренделем давали младенцу в первый раз вместо кормления молоком или грудью (То же, л. 182). Если грудное молоко у матери пропадало рано, в старину ребенка обычно носили кормить к другой кормящей сельчанке, у которой молока был избыток. Зачастую это вызывало столь многочисленные неудобства, что младенца переводили на искусственное кормление, как это делается и в наши дни. В ситуациях, когда молока в грудях матери было слишком много, излишки сцеживались на веник со свежими или подсохшими, но еще зелеными листьями, чтобы «молоко в грудях не прикипело» (То же, л. 189). На старый веник молоко не сцеживали. Считалось, что это может вызвать худобу матери и прекращение выделения молока навсегда, даже при рождении следующего ребенка. Кормить младенца с ложки тоже начинали задолго до того, как приходило время отучать его от груди. Уже со второго, а то и с первого поста ему давали с ложки постную пищу мягкой консистенции, например, вареный горох, размятую при помощи ложки пареную репу и т. п. Когда ребенку разрешали в первый раз есть с ложки самостоятельно, то вкладывали ложку в правую руку, «чтобы был правшой» (То же, л. 63; д. 404, л. 162).

В старину развитие детей в младенческом возрасте, по единодушным утверждениям водлозерских старух, протекало более медленными темпами, чем ныне. Но уже в 30–40-дневном возрасте руки и голову младенцам начинали освобождать от пеленок. В шестинедельном возрасте ребенок, проявляя беспокойство, так бойко шевелился в пеленках, что возникала опасность, что он упадет с прилавка или с лавки на пол. Поэтому наступало время для перекладывания младенца в колыбель («колыбельку», или «зыбель»). Петрозаводская исследовательница И. И. Набокова зафиксировала еще один термин – «качулька», но не исключено, что термин этот относится к исторически поздней кроватке-качалке (см. ниже), а не к традиционной зыбке.

Для перекладывания в зыбку выбирали обычно тот день недели, в который младенец родился (НАКНЦ, ф. 1, оп. 6, д. 404, л. 179). Данное правило нарушалось, если этот день недели выпадал на день православного мученика или мученицы, великомученика, на Великий или двунадесятый праздник, Рождество, Пасху, на Благовещенье. В праздники любые начинания были под запретом, а в день мучеников и великомучеников перекладывать в зыбку младенца опасались оттого, что, согласно магии уподобления, он «будет много мучаться». День недели, на который приходилось Благовещенье, для младенцев сулил быть вдвойне несчастливым потому, что Богородица якобы обижалась на всех, кто в этот день поднимал шум, мешал слушать «благую весть о рождении Христа», а дети в этот день плакали, как и в любой другой. Иными словами, переложить младенца с лавки в зыбку на Благовещенье с точки зрения традиционного крестьянского сознания означало лишить ребенка покровительства Богородицы – главной заступницы за детей в православном мире. С прилавка в колыбель младенцев также не переводили, если в календаре значилась страстная неделя, – чтобы не навлечь разные страсти и напасти.