Традиции чекистов от Ленина до Путина - [14]

Шрифт
Интервал

; напротив, Дзержинский должен был символизировать чистоту истоков Лубянки. Незапятнанный участием в Большом терроре, Дзержинский был воздвигнут, чтобы следить за чекистами, служить символической гарантией их честности и неподкупности[193]. С высоты своего нового положения Дзержинский, святой покровитель советских детей, взирал на «Детский мир», торговый центр, который был возведен прямо напротив здания Лубянки в 1954-1957 годах, чтобы продемонстрировать трудящимся, как хрущевский режим заботится об обеспечении населения потребительскими товарами[194].

Эти топографические изменения можно считать символической трансформацией Лубянки в новое памятное место. В 1950-1960-х годах часть партийного аппарата и руководства КГБ сознательно стремилась стереть негативные ассоциации в самых символически заряженных районах Москвы, служивших мозговым центром сталинского террора. Попытка преобразования Лубянки в памятное место завершилась, когда Семичастный закрыл местную внутреннюю тюрьму, которая была, пожалуй, самым печально известным символом Большого террора.

Шелепина, нового главу КГБ, приветствовали как законного наследника «Железного Феликса» — об этой преемственности свидетельствовало его прозвище «Железный Шурик», В целом хрущевская эпоха была отмечена решительным возрождением и воссозданием культа Феликса Дзержинского. Помимо самой знаменитой его статуи, упомянутой выше, память о Дзержинском увековечивалась в конце 1950-х годов по всему Советскому Союзу. В сентябре 1957 года, например, был открыт музей Дзержинского в его доме в Белоруссии, а в сентябре 1959 года открылся музей Дзержинского в Вильнюсе, где он жил в студенческие годы.

Между тем еще до назначения Шелепина появились первые признаки начинавшейся реабилитации чекизма. В 1957 году День чекиста освещался в прессе достаточно скромно, особенно дляюбилейного года, но зато прозвучали новые нотки. В «Известиях», к примеру, в одной статье критиковалась «клевета» на советские органы безопасности цитировались сказанные в 1918 году слова Ленина по поводу таких нападок. В других газетах вновь говорилось о «врагах» (например, в материалах о событиях в Венгрии) и, следовательно, о необходимости сохранять бдительность. Заметно также озабоченное стремление отделить наследие Дзержинского от деятельности НКВД конца 1930-х, когда секретный аппарат заполонили, по словам Серова, «провокаторы» и «карьеристы».

В целом постепенное официальное восстановление доверия к органам госбезопасности в хрущевскую эпоху целиком опиралось на тщательное укрепление преемственности между КГБ и ЧК Дзержинского, притом что промежуточный период игнорировался или же сводился к фигуре Берии, выбранной в качестве козла отпущения и тем самым спасавшей честь всего тайного аппарата. Как десталинизация, объявляемая возвращением к «ленинским принципам», что позволяли представить сталинский период в качестве временного заблуждения, так и возведение корней КГБ к «золотому веку» ЧК позволяло создать новую интерпретацию советской истории, в которой Большой террор изображался отступлением от изначальных «чексистских» идеалов[202]. Теперь, когда преемственность была восстановлена, на КГБ была возложена задача возродить и продолжить деятельность первых чекистов Дзержинского. Отныне историки должны были проводить четкую границу между ЧК и НКВД и ни в коем случае не допускать мысли о пусть даже случайной связи или преемственности между Красным террором Дзержинского и Большим террором[203].

То, что Дзержинский умер рано, а значит, напрямую невиновен в преступлениях Большого террора, сделало его особенно полезной исторической фигурой в хрущевскую эпоху и в дальнейшем[204]. Когда Хрущеву хотелось задеть интеллигенцию, он обязательно приводил в пример Дзержинского (что вызывало у многих скепсис), как, например, в своем майском обращении к Съезду советских писателей 1959 года, когда он назвал методы воспитания Дзержинского образцовыми[205].

В воссозданном культе Дзержинского особый акцент делался на его действия в сфере охраны детства в 1920-х годах. Как отмечалось в предыдущей главе, эта грань, несомненно, всегда была самым весомым, привлекательным аргументом советского культа Дзержинского[206]. Поэтому, к примеру, фильм «Путевка в жизнь» (1931), одно из самых знаменитых произведений сталинской эпохи на эту тему, в котором чекисты успешно перевоспитывают малолетних преступников, был обновлен и заново выпущен в свет в хрущевские времена[207].

На протяжении хрущевской эпохи и впоследствии активно эксплуатировался тот факт, что Дзержинский также занимал различные посты в молодом советском правительстве, помимо должности председателя ВЧК. Дзержинский был народным комиссаром внутренних дел (с марта 1919-го), народным комиссаром путей сообщения (с апреля 1921-го); председателем Главного экономического управления ВСНХ (с начала 1924-го), а также кандидатом в члены политбюро (с июня 1924-го). Происшедший в хрущевскую эпоху сдвиг общественного внимания на посты Дзержинского, не связанные с органами безопасности, повлек за собой изменение образа Дзержинского, что облегчило его «продвижение». Так, например, в различных воспоминаниях можно прочесть о том, что в проекте статуи Дзержинского на Лубянке главный чекист размахивал маузером и носил кобуру, однако позже было решено убрать эти атрибуты «революционной жестокости», которые в эпоху Хрущева уже вышли из моды


Рекомендуем почитать
Римское владычество на Востоке: Рим и Киликия (II в. до н. э. — 74 г. н. э.)

Книга отечественного ученого-антиковеда, доктора исторических наук, профессора М. Г. Абрамзона является первым в современной историографиии обстоятельным исследованием, посвященным более чем двухсотлетней истории организации римской провинции в одной из областей Малой Азии — Киликии. В период со II в. до н. э. по I в. н. э. эта область играла чрезвычайно важную роль в международных отношениях на Ближнем Востоке и занимала особое место в системе владений Рима. Опираясь на богатый фактологический материал — сведения античной традиции, данные эпиграфики, археологии и особенно нумизматики, — автор подробно реконструирует все перипетии исторических событий, происходивших в Киликии в эпоху «мирового владычества» римлян.


Развитие системы принципата при императоре Тиберии (14–37 гг. н. э.)

Монография составлена на основании диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук, защищенной на историческом факультете Санкт-Петербургского Университета в 2001 г.


Под маской англичанина

Книга "Под маской англичанина" формально не является произведением самого Себастьяна Хаффнера. Это — запись интервью с ним и статья о нём немецкого литературного критика. Однако для тех, кто заинтересовался его произведениями — и самой личностью — найдется много интересных фактов о его жизни и творчестве. В лондонском изгнании Хаффнер в 1939 году написал "Историю одного немца". Спустя 50 лет молодая журналистка Ютта Круг посетила автора книги, которому было тогда уже за 80, и беседовала с ним о его жизни в Берлине и в изгнании.


Сборник материалов по истории Абхазии

Настоящая книга – одна из детально разработанных монографии по истории Абхазии с древнейших времен до 1879 года. В ней впервые систематически и подробно излагаются все сведения по истории Абхазии в указанный временной отрезок. Особая значимость книги обусловлена тем, что автор при описании какого-то события или факта максимально привлекает все сведения, которые сохранили по этому событию или факту письменные первоисточники.


Город шагнувший в века

Сборник статей к 385-летнему юбилею Новокузнецка.


Страдающий бог в религиях древнего мира

В интересной книге М. Брикнера собраны краткие сведения об умирающем и воскресающем спасителе в восточных религиях (Вавилон, Финикия, М. Азия, Греция, Египет, Персия). Брикнер выясняет отношение восточных религий к христианству, проводит аналогии между древними религиями и христианством. Из данных взятых им из истории религий, Брикнер делает соответствующие выводы, что понятие умирающего и воскресающего мессии существовало в восточных религиях задолго до возникновения христианства.