Тожесть. Сборник рассказов - [36]
Мы не были в порядке, Сонь. Ты не была в порядке. Я выбился из него, следуя за тобой.
Что-то должно было произойти, чтобы окончательно доломать нас. Чтобы разорвать круг, по которому ты ходила от дивана к ванной, а я от дома к работе. И обратно. Всегда обратно. Я должен был уйти первым. До того, конечно. Я почти уже решился на это, почти решился. Но все случилось. И я оказался заперт. С тобой в этой комнате, в этой пыли, с этим фикусом, в кашемировой броне. Я против тебя. Ты против мира. И мир, которому глубоко плевать, как мы себя уничтожаем.
Я должен был уйти. Чтобы без слез, без пролитого вина, без тебя в пятнах крови на шортах. Без глухого стука, с которым ты упала на пол кухни, вся — комок боли и одиночества, которые не моя вина, не моя, Сонь. Я всегда был рядом. А ты шла по собственному пути. Лучу из точки А в никуда.
Этот стук, эта кровь, эта ты, увезенная скорой в темноту, эти всполохи сирены. Они пригвоздили меня к тебе. И я бы умер, не дождавшись пенсии, я бы задохнулся, следя, как ты ходишь от дивана к ванной и остываешь там вместе с водой.
Но ты меня освободила. Боже, Соня, ты сделала это первой. Ты ушла, оставила сумку, бросила книги, написала дурацкие письма, и вот я свободен. Во мне больше нет вины. Я буду жить, Сонь. О, как я буду жить. Я постараюсь наверстать эти годы, эти бесконечные дни пыли и тишины. Я буду громким. Я буду живым. И ты будь. Ничего не случилось. Все еще возможно. Мы способны еще. На все. Даже на новую жизнь. Пусть только она будет желанной. Пусть она будет общим решением. Твоим и еще кого-то. Моим и еще кого-то. Когда-нибудь.
Больше никакого движения луж. Никакого вина на скатерти и бесцветия. Только жизнь, Сонь. Простая, человеческая, полная ошибок, но не пустоты. Я так верю в нее, я почти уже ее вижу. Я почти уже вышел в нее, только в дверь, не в окно, как думал, пока ты катила мимо пробок под визг сирены с пятнами крови на шортах. Я бы так хотел, чтобы этого с тобой не случалось. Чтобы мы с тобой однажды встретились, пробыли рядом счастливое, громкое время и разошлись каждый к себе. А потом вспоминали друг друга, звонили по праздникам. Как ты? Хорошо! А ты? Хорошо!
Говорят, так бывает. Люди живут просто и понятно. Люди говорят, кричат, спорят и расходятся. И снова живут. Этим самым сегодня, про которое ты пишешь так правильно, что я начинаю тобой гордиться.
Я так давно не испытывал за нас гордости. А теперь вот горжусь.
Твоей смелостью и решением. Твоей силой и упертостью. Пять писем, черт, Сонь. Я был готов отыскать тебе и придушить за них. А в итоге, смотри. Я пишу тебе пятое. И мне легко. Может, стоит открыть курсы рукописного расставания? Может, ты изобрела отличный способ разорвать всю эту боль, обреченность и невозможность дышать и быть? Может, это все и правда шанс отболеть и выжить?
Мне так хотелось сдохнуть. А теперь я живу.
И это так хорошо. Как же это хорошо. Ты же знаешь? Знаешь. Конечно, знаешь. Тебе тоже сейчас хорошо. Я почти не помню, как это — чувствовать тебя, понимать и чувствовать, но сейчас я точно знаю, что тебе хорошо.
Напиши нам когда-нибудь. Мне и фикусу. И не волнуйся, у нас все хорошо.
Жека.
Жека, милый, родной мой Жека. Прости, я тебе соврала.
Этот бесконечный день, который с трудом уместил в себя сборы, побег и поезд, я пишу тебе и не могу найти силы, чтобы остановиться. Я начала писать тебе, как только села на нижнее у окна. Достала телефон, примостилась у стенки, и начала. Первое, второе, третье, четвертое, пятое. И вот последнее. Когда я пишу, ты рядом. Ты снова такой, как был. Женя, Жека, Евгений. Мой. Настоящий. Ты пахнешь ментолом и кофе. Ты знаешь тысячу номеров по заказу пиццы. И никогда не поливаешь фикус.
Я пишу тебе целый день. Поезд тащится медленно, каждая остановка, как маленькая вечность. Лихоборы. Городец. Первозданск. Серость на серости. Облупленные церквушки. Тетки продают пирожки и чипсы. Пахнет прокисшим пивом. А я пишу.
Нет ничего хуже окончания письма. Их было пять. Как уместить нашу жизнь в пять писем, как уместить пять писем в серость вагонного пути, чтобы выставить их на таймер, чтобы каждое улетало к тебе в свой день, чтобы ты читал их в нужном порядке, чтобы ты проходил мой интенсивный курс умирания без тебя, как задумывалось? Чтобы ты не умирал, а выживал. Не прощался, но отпускал.
Чай горчит, пленка вязнет на зубах. Рядом сидит пропитая тетка, она читает Евтушенко и плачет, беззвучно, только слезы катятся по опухшему лицу. Я протянула ей два яблока и пирожок из Лихоборов. Она ничего не сказала, кивнула только. Евтушенко не дает ей слов, только слезы.
Мои слова не дают ничего, даже слез. Но тебе они принесут освобождение.
Невозможно принять потерю, не прожив ее. Невозможно прожить, не проговорив. Но как говорить, если мы давно забыли общий язык, выдумав каждый свой собственный — молчания, осуждения, вины и обиды? Печали и разочарования. Пустоты и пыли.
Я еду в твоем свитере. Он серый. Теперь я вспомнила, что он всегда был серым. И группы никакой не было. И терапевта не было. Никуда я не ходила. Я сидела сутками в тишине и глазела на экран телефона. Читала про группы помощи, представляла, как запишусь в одну. Я умею представлять так четко, что придуманное становится реальностью. Для меня точно становится.
Ученица школы кино Кира Штольц мечтает съехать от родителей. Оператор Тарас Мельников надеется подзаработать, чтобы спасти себя от больших проблем. Блогер Слава Южин хочет снять документальный фильм о заброшке. Проводник Костик прячется от реальности среди стен, расписанных граффити. Но тот, кто сторожит пустые этажи ХЗБ, видит непрошеных гостей насквозь. Скоро их страхи обретут плоть, а тайные желания станут явью.
У Михаила Тетерина было сложное детство. Его мать — неудачливая актриса, жестокая и истеричная — то наряжала Мишу в платья, то хотела сделать из него настоящего мужчину. Чтобы пережить этот опыт, он решает написать роман. Так на свет появляется звезда Михаэль Шифман. Теперь издательство ждет вторую книгу, но никто не знает, что ее судьба зависит от совсем другого человека. «Выйди из шкафа» — неожиданный и временами пугающий роман. Под первым слоем истории творческого кризиса скрывается глубокое переживание травмирующего опыта и ужаса от необходимости притворяться кем-то другим, которые с каждой главой становятся все невыносимее.
«Брат болотного края» — история патриархальной семьи, живущей в чаще дремучего леса. Славянский фольклор сплетается с современностью и судьбами людей, не знающими ни любви, ни покоя. Кто таится в непроходимом бору? Что прячется в болотной топи? Чей сон хранят воды озера? Людское горе пробуждает к жизни тварей злобных и безжалостных, безумие идет по следам того, кто осмелится ступить на их земли. Но нет страшнее зверя, чем человек. Человек, позабывший, кто он на самом деле.
Хотите услышать историю вечного девственника и неудачника? Так слушайте. Я сбежал в Москву от больной материнской любви и города, где каждый нутром чуял во мне чужака. Думал найти спасение, а получил сумасшедшую тетку, продавленную тахту в ее берлоге и сны. Прекрасные, невыносимые сны. Они не дают мне покоя. Каждую ночь темные коридоры клубятся туманом, в пыльных зеркалах мелькают чьи-то тени, а сквозь мрак, нет-нет, да прорывается горький плач. Я — Гриша Савельев, вечный девственник и неудачник. Но если кто-то тянется ко мне через сон и зовет без имени, то я откликнусь.
«Зрячая ночь» — сборник короткой прозы, где повседневная реальность искажается, меняет привычный облик, оголяя силы темные и могущественные, которые скрывались в самой ее сути. Герои теряются среди сонных улиц города, заводят себя в тупик, чтобы остаться там, обвиняя в горестях неподвластный им рок. Огромные города полнятся потерянными людьми. И о каждом можно написать историю, достойную быть прочитанной. Содержит нецензурную брань.
События, описанные в повестях «Новомир» и «Звезда моя, вечерница», происходят в сёлах Южного Урала (Оренбуржья) в конце перестройки и начале пресловутых «реформ». Главный персонаж повести «Новомир» — пенсионер, всю жизнь проработавший механизатором, доживающий свой век в полузаброшенной нынешней деревне, но сумевший, несмотря ни на что, сохранить в себе то человеческое, что напрочь утрачено так называемыми новыми русскими. Героиня повести «Звезда моя, вечерница» встречает наконец того единственного, кого не теряла надежды найти, — свою любовь, опору, соратника по жизни, и это во времена очередной русской смуты, обрушения всего, чем жили и на что так надеялись… Новая книга известного российского прозаика, лауреата премий имени И.А. Бунина, Александра Невского, Д.Н. Мамина-Сибиряка и многих других.
Две женщины — наша современница студентка и советская поэтесса, их судьбы пересекаются, скрещиваться и в них, как в зеркале отражается эпоха…
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.