Тожесть. Сборник рассказов - [17]

— Доброе утро, — бросила им Соня, прерывая поток малоразборчивой брани.

Но Даша, умница-девочка, разобрала.

— Мама! — звонко и восторженно выкрикнула он. — А тетя сказала слово, которое нельзя говорить! Знаешь какое? Знаешь?

За секунду до непоправимого, Соня попала ключом в замок, отперла дверь и скользнула за порог. Телефон и правда надрывался. Звонил отец. Соня судорожно сглотнула. Звонил он редко и только по делу. Например, когда кто-нибудь умирал. Или, когда пенсию задерживали. Третьего не дано.

— Да? — Соня застыла перед гладильной доской, где оставила телефон, и внутренне сжалась, предчувствуя плохие новости. — Пап? Что случилось?

— Я что не могу позвонить своей дочери просто так?

Голос отца был бодрым и размеренным. Значит, все живы, пенсия пришла в срок, можно выдыхать.

— Пап, я очень спешу, давай потом, хорошо?

— Ну конечно, на старика у тебя времени никогда нет…

Электричка приходила на Сонину станцию через двенадцать минут. Что на три меньше, чем нужно, чтобы добежать до нее. Соня смахнула с гладильной доски юбку, закинула ее в корзину для стирки и рухнула на стул.

— Как ты себя чувствуешь, пап?

И папа начал рассказывать. Про поясницу — тянет и колит, иногда прямо сил нет, про колени — стреляет и хрустит, про горло — закладывает, а еще налет такой, Сонь, прям ложкой снимаю, про зубы — восьмерка шатается, десны совсем трухлявые, про глаза — один слезится, второй хуже видеть стал, и даже про стул — то никак, то не остановишь.

Соня не слушала, только мычала озабоченно в паузах, а сама прикидывала, можно ли обойтись без такси? По всем подсчетам выходило, что впритык, да еще на поезде, который останавливаться будет у каждого столба. А что делать? Не платить же тысячу, а потом толкаться в пробках полтора часа?

Папа тем временем подошел к причине звонка.

— Я пальтишко отдал в химчистку на Рубинштейна, — наконец сказал он и многозначительно покашлял. — А маршрутку-то отменили до конца лета, Сонь, представляешь?

— Угу…

— Что угу-то? Маршрутки не ходят, как пальтишко забрать?

— Такси возьми, — ляпнула Соня и сама поняла, какую глупость.

Папа даже поперхнулся от негодования.

— Из моей-то глуши на Рубинштейна такси? Это же рубликов в триста выйдет, Соня! — запричитал он. — Триста кровных, я что же это, нефтяной магнат тебе?

— Нет, пап, ты не нефтяной магнат, — послушно опровергла Соня, взяла сумку и пошла к двери.

А хотелось рявкнуть, что есть мочи. Например, что никто его, бедного, в глушь не гнал. Это сам он ушел из дома. Сначала к молодой лаборантке, потом попытался вернуться, но мама не пустила. И пришлось ему съезжать к старенькой бабушке в дальний микрорайон, думал, что на время, а вышло, что навсегда. Ну и нечего жаловаться теперь. Лучше бы такси взял, уж не обеднеет с профессорской пенсии.

А сама-то? Мысль неприятно ввинтилась в левый висок, предсказывая к вечеру приступ мигрени. Соня постаралась успокоиться.

— Пап, я заберу пальто, напиши мне номер заказа и адрес химчистки.

Папа тут же успокоился, за тем и звонил.

— Ты только сегодня забери! А то пенни капать начнут.

Соня сглотнула горькую слюну, быстро попрощалась и сбросила звонок.

Дурацкое платье липло к ногам, в босоножки насыпалось пыли — тротуар у дома никак не могли починить, голова медленно наполнялась тяжелой водой. До электрички оставалось тринадцать минут. На две меньше, чем нужно, и Соня зашагала быстрее.

Очередь за билетом топталась в тесной коробке станции. Соня нащупала в кармане проездной, пробралась к турникету, приложила — красный. Еще раз — красный. Надсадно гудя, к перрону подползла электричка. Красный. Красный. Красный.

Позади недовольно пыхтел толстенный мужик с билетом наперевес. Соня посторонилась, мужик обдал ее жаром и запахом, засунул билетик, что-то пискнуло и турникет раскрылся, мужик двинулся по проходу, Соня рванула за ним.

Электричка остановилась у перрона, заскрежетала, открывая двери. Еще чуть, и внутрь ворвется человеческая лавина — толкаться и топтать, переругиваться, отдавливать ноги, утыкаться локтями в ребра, придавливать потными животами. Турникет щелкнут, Соня почти успела проскочить его, но дурацкий подол застрял между лопастями.

— Билетик ваш можно? — с ленцой спросила тетечка в форме.

А лавина уже прорвалась в тамбур, заполонила вагон, заняла все свободные места. Соня схватила юбку и со всей силы рванула на себя. Ткань затрещала, но поддалась. Пользуясь электричками, быстро становишься смелым, ловким и умелым, или джунгли общественный транспорта быстро сожрут тебя, даже косточки не оставят.

— Психическая! — крикнула ей в спину контролерша, но Соне было плевать.

Она ворвалась в тамбур за секунду до того, как двери с лязгом захлопнулись, и тут же погрузилась в душный жар, привычный, но от того еще более тошнотворный. Ее придавили к покачивающейся стене. Все шесть чувств сигнализировали Соне, что она в аду.

Соня закрыла глаза и почти уснула, этой мучительной дремотой, похожей на обморок, когда кислорода слишком мало, и тело уходит в анабиоз — скелет становится мягким, запрокидывается голова, позорно приоткрывается рот, полный слюны, а потом мозг осознает, как похоже все это на смерть, и посылает последний, самый отчаянный импульс — тревога! Тревога! Волк унес зайчат! И ты дергаешься всем телом, захлопываешь рот, прикусываешь язык и с отвращением вытираешь слюну с подбородка.