Товарищи офицеры - [25]

В дни, когда батальон упрекали в отставании от новых требований, когда, казалось бы, нужно напрячь все силы, Ермаков пришел к комбату и потребовал: чтоб его солдатам в воскресенье был предоставлен отдых…

Комбат не возражал против отдыха. Солдаты Ермакова пошли сажать деревья. Но как после этого доверяться молодому капитану?

4

…Серенький воробей вспорхнул с подоконника, испугавшись стука пишущей машинки. Писарь Крынкин отстукивал приказ по батальону.

Параграф первый. «Для пользы службы» рядовые Гребешков, Абдурахманов и еще шестеро переводятся в первую роту.

Параграф второй. Для той же «пользы службы» старшина сверхсрочной службы Грачев назначается старшиной первой роты.

Полторы минуты — не больше — хлопотала машинка. Крынкин даже пожалел, что управился скоро.

…Где-то там, в ротах, шли комсомольские собрания; пыхтели курносые редакторы боевых листков, произносил ученые речи замполит Железин… «Товарищи! Сделаем наше отделение, взвод и роту отличными!..» Как же! Держи карман шире!.. Не где-нибудь, а под руками писаря, в маленькой пишущей машинке, скрыты невидимые пружины грядущей славы батальона.

Крынкину не терпелось заглянуть в будущее.

Теперь, с хрустящими листками приказа в руках, он мог безошибочно предвидеть события хоть на полных три дня вперед. Первый день он видел отчетливо, как наяву. Переполох в батальоне, вызванный приказом. Ермаков кусает локоть — от него забрали усатого старшину и пятерых отличников; Лобастов потирает руки — к нему во взвод собраны лучшие солдаты со всего батальона… Очень правильно выбрал комбат этого Лобастова в командиры отличного подразделения: солдаты его не любят — значит, требовательный, вытянет…

…На этот раз рыжий писарь ошибся, полностью отождествляя свои мечты с мечтами комбата. Майор вовсе и не думал о том, чтобы вызвать переполох. Поэтому к словам «для пользы службы» он велел припечатать: «и для обмена и использования опыта отличников»… Писарь страшно удивился, если б ему сказали, что это магическое прибавление комбат придумал для своего же зама по политической части.

5

Замполита понимали лучше, если он обращался не к уставу, а к художественной литературе.

Его всегда выслушивали с интересом, поражаясь его эрудиции, простиравшейся в самые неожиданные области знаний. Когда он говорил, он сам становился понятней людям, этот интеллигентски-застенчивый человек, неловко носивший военную одежду и платонически, по-книжному влюбленный в армию.

«Любопытный факт! — оживляясь, негромко восклицал он в беседе. — Вы, конечно, читали Стендаля, «Пармскую обитель»?.. Блестящие страницы военного реализма. Его высоко ставил наш Толстой… Примечательно, что историки литературы замечают лишь одну сторону, а именно — резко отрицательную — в отношении Стендаля к войне. Между тем, это верно лишь для батальных сцен Ватерлоо, завершивших авантюру «Ста дней». Если же вспомнить, как рисует Стендаль кампанию 1796 года… «Могучая волна счастья хлынула в долины вместе с оборванными, голодными солдатами»… Я хочу сказать, что Стендаль очень близок к нашему представлению о войнах справедливых и несправедливых…»

Те, кто слушал замполита, не могли не чувствовать, как гордится этот добрый человек своей принадлежностью к самой справедливой армии всех времен и народов. И слушатели гордились вместе с ним.

…Упреки в адрес батальона замполиту пришлось делить пополам с майором Бархатовым, тем более, что последний так и не был утвержден в должности и официально именовался как «и. о.». Бархатову и прежде не обещали повышения, но он все равно, по-своему ревностно, исполнял службу, и замполита буквально обезоруживало его бескорыстное усердие. На этот раз застенчивый замполит резко возразил против плана майора Бархатова.

— Нет, нет, такой приказ нельзя подписывать. Это же, извините, обман! — И на бледном, комнатном лице замполита выступили розовые пятна.

Комбат в смущении погладил пальцами подбородок. Собственно, любой вопрос он мог решать единолично: Железин — не комиссар, а всего лишь заместитель. Но — заместитель по политической части. Связан с политотделом, с партийной комиссией — отвечает перед ними больше, чем перед комбатом.

Смущение комбата длилось недолго. Он вспомнил, что замполит всегда мыслил академически, а дело, ради которого старается комбат, есть дело практической государственной необходимости. «Чего я боюсь? Кого спрашиваю?» — подумал майор. И подписал приказ.

Замполит узнал об этом только вечером, когда к нему, взбудораженный, пришел усатый старшина Грачев.

— Разрешите, товарищ майор?.. По личному делу, — сказал усач, отворяя дверь. А когда сел, обмякнув на стуле, тяжело вздохнул: — Как быть, товарищ майор? Посоветуйте… Первая рота, она, конечно, ведущая — так сказать, лицо батальона. И потом приказ, конечно, есть приказ. Но я привык к нашим линейщикам, к ротному, нашему, Ермакову… Восемь лет уже, как я на этой роте!..

Железин сразу понял, в чем дело, но почему-то вместо возмущения чувство сомнения кольнуло его. «Ведущая рота», «лицо батальона» — эти слова звучали в устах бывалого старшины совсем по-иному, чем в устах комбата. Они звучали правдиво. «А она ведь и в самом деле ведущая, в самом деле лицо», — словно впервые сообразил замполит. «Приказ есть приказ!» Что мог он посоветовать старшине? Не выполнять приказа? Ради чего? Ради того, что старшина привык к Ермакову?