«Товарищ Керенский» - [21]
Статус члена Думы укреплял авторитет Керенского в радикальных кругах и открывал новые возможности для его политической деятельности. Трудно предположить, что молодой политик сыграл бы такую роль в Февральской революции, не будь он депутатом. Однако уже через несколько месяцев после свержения монархии можно было заметить, что «цензовая» Дума становится все менее популярной в глазах политизирующихся и радикализирующихся масс. И некоторые биографы Керенского предпочли описывать «парламентский» период его деятельности как вынужденный и даже мучительный: «…связанность думской работы, необходимость постоянного общения с буржуазными партиями томила и раздражала его». Подчеркивалось, что его речи, которые «резко и смело» звучали в стенах Таврического дворца, встречали «враждебное отношение со стороны громадного большинства цензовой Думы», но зато находили «горячий отклик в рядах демократии»[128]. Одесский биограф Керенского выделял его уникальное положение в Думе, противопоставляя радикального политика другим депутатам:
…он сделался совестью четвертой Думы, одной из немногих ее светлых фигур. В моменты, когда недоношенный русский парламент бывал подавлен презрением и надменностью министерской ложи, когда царские холопы с трибуны Государственной Думы бросали народным представителям оскорбительные пощечины, вроде знаменитого «так было, так будет», – один только голос звучал неизменно твердо, беспрерывно смело и уверенно. Это был голос А. Ф. Керенского. <…> Пять лет борьбы Керенского за волю и правду – одни могут оправдать пять лет безволия и бесправия четвертой Государственной Думы[129].
Члены Временного правительства и Исполкома Петроградского Совета, которые были депутатами Государственной думы, – меньшевики, трудовики, прогрессисты, кадеты – вряд ли согласились бы с такой оценкой, да и внимательный читатель думских отчетов – тоже. Однако некоторые политизирующиеся читатели эпохи революции могли поверить, что «только Керенский», популярнейший лидер Февраля, был настоящим народным представителем в «цензовой» и «буржуазной» Думе.
Сам Керенский во время революции описывал свою деятельность в Государственной думе как постоянную борьбу с врагами народа: «Пять лет я боролся с этой кафедры против старой власти и обличал ее. Я знаю врагов народных и знаю, как с ними справиться», – заявил он в своей, уже упоминавшейся, важной политической речи 26 марта, выступая в солдатской секции Петроградского Совета[130].
Молодой юрист быстро стал главным оратором фракции трудовиков, а потом и ее неформальным руководителем. Стремительный взлет Керенского, по-видимому, мог вызвать опасения некоторых ветеранов Трудовой группы. Арманд отмечала, что не всем ее членам нравилось подобное положение, не раз обсуждались ими планы борьбы с «эсеровским засильем», но авторитет Керенского якобы делал это невозможным: «…сила его покоряла естественно, без напряженья»[131].
Выступления Керенского в Думе не походили на деловые речи парламентариев, концентрирующих свое внимание на обсуждении бюджета и кропотливой законотворческой работе. С думской трибуны, как и в суде, он страстно обличал режим и его «слуг». Керенский и адресовал свои речи не депутатам и министрам, а всей стране. Выступления молодого депутата были яркими, эмоциональными, порой вызывающими. Стиль поведения Керенского в Думе не всегда соответствовал идеалу парламентской корректности. Чиновник, наблюдавший за ходом заседаний, сообщал: «…председатель Думы не реагировал на свист, раздавшийся в заседании… по адресу представителя правительства, хотя все видели, что свистел член думы Керенский»[132]. Неудивительно, что молодой депутат воспринимался как левый enfant terrible Думы[133].
Правые депутаты резко реагировали на пылкие выступления Керенского, нередко возникали скандалы. Председательствующие прерывали оратора, лишали слова, а иногда и исключали на несколько заседаний; репутация нарушителя спокойствия порой придавала непредвиденное значение самым невинным словам Керенского. Шутили, что любые слова депутата, даже его официальное обращение к коллегам: «Господа члены Государственной думы», вызывали немедленную реакцию председательствующего: «Член Думы Керенский, делаю вам первое предостережение». Арманд же с гордостью писала о вызывающем поведении депутата и о той реакции, которую оно порождало[134]. В радикальных кругах такой стиль повышал авторитет Керенского. Неудивительно, что его речи были фактором, провоцирующим конфликты, которые становились важными информационными поводами. Думские журналисты, охотившиеся за сенсациями, часто их освещали; Керенский превращался в наиболее цитируемого левого депутата. Его влияние росло, подчас он председательствовал на заседаниях фракции трудовиков, а с 1915 года стал и официальным ее лидером
