Тотальность иллюзии - [15]

Однако, что значит, что эскимосам или кому бы то ни было хватает слов? В конце концов, прекрасно известно, что одни языки содержат десятки, а другие сотни тысяч слов – разумеется, в рамках общепринятой системы подсчёта. В реальности численный состав всегда плавает, и всё же набор более или менее стабилен. Сколько же их нужно в действительности?

На самом деле язык служит для обозначения не только предметов и явлений окружающей среды, но также и других локусов реальности, которые, по-видимому, важны в рамках данной культуры, а, следовательно, нуждаются в имени. Подобный разброс в количестве весьма показателен. Но означает ли он per se, что одни коммуникационные системы более продвинуты и развиты, тогда как другие, разумеется, с меньшим числом единиц, наоборот, отсталые и примитивные?

Ответ может носить двойственный характер. С одной стороны, отсутствие средств выражения явно свидетельствует в пользу недоразвитости. Это, конечно, не означает, что люди, обладающие столь скромными инструментами наименования, страдают от неэффективной коммуникации между собой, но вместе с тем им приходится тяжело тогда, когда они взаимодействуют с представителями более прогрессивной речи или в тех случаях, которые обнажают узость их языка. Существуют слова, не переводимые на иные языки без того, чтобы не включать в объяснение дополнительные средства. Примером тому может служить понятие «амок». Культура, в рамках которой наблюдается данное явление, выработала в своём репертуаре эту единицу, тогда как все остальные, с ним не сталкивавшиеся, вынуждены прибегать к длительному и не всегда успешному объяснению того, что это, собственно, значит. Но, даже избегая столь крайних ситуаций, я вправе утверждать, что и в пределах коллектива со слабыми и ограниченными приёмами выражения случается нечто подобное. Скажем, человек хочет высказать то, что у него на душе, но терпит крах потому, что язык не предоставляет ему необходимых помощников.

С другой стороны, люди всегда могут воспользоваться дополнительными средствами выражения, которые непосредственно не включены в язык, но являются частью более широкой коммуникационной системы. В данном случае нелишне вспомнить о контексте, интонации, включении жестов и мимики и т.д. Всё это, а также многое другое расширяет диапазон звучания речи, делая её более полной и законченной. Вообще говоря, человек вправе прибегать к разным стратегиям для передачи или восприятия некоторой информации.

Если рассматривать систему более полно, то оказывается, что порой нет нужды именно в словах, но зато возникает потребность в запуске иных сторон коммуникации. Вопрос состоит только в том, насколько недостатки отсутствия необходимых единиц речи нивелируются привлечением дополнительных средств выражения. Ответить на него непросто хотя бы потому, что сложно, если вообще возможно точно подсчитать все инструменты языка, а также их вариативность и диапазон. Впрочем, это делать и не обязательно. И вот почему.

Все люди привыкли к тому, чем они пользуются каждодневно. Если ситуаций провала коммуникации немного, то одно это обстоятельство оправдывает отсутствие каких бы то ни было инструментов речи. Но кроме того культура может и не увидеть необходимости прилагать дополнительные усилия по изобретению и внедрению новых единиц, снизив, тем самым, потребность в их наличии. Разумеется, непредвзятый наблюдатель в состоянии постулировать тот факт, что одни языки беднее, а другие – богаче, но я таковым не явлюсь. И проблема состоит в следующем.

Для того чтобы заявлять нечто подобное нужно иметь в своём распоряжении систему настолько превосходящую любой человеческий язык, что оспорить её доминирование было бы, по крайней мере, неразумно. Это значило бы, что данный наблюдатель способен выразить всё то, что мы, обладая более скромными возможностями, передать и воспринять не в силах. Имея такое грозное оружие легко судить. Но все наши языки – это продукт компромисса, о чём я писал выше, а потому всегда отчасти ущербны. Антрополог с Марса, если он существует, находится в благоприятной позиции, мы же, напротив, заключены в довольно жёсткие рамки.

Впрочем, всё это не отменяет того факта, что мы, т.е. люди, используем то, что имеем, а, значит, не склонны требовать от языка больше, чем он нам способен предоставить. В конце концов, какая разница, как называется ручка у шпингалета, если я и так могу выразить это в такой степени, что вы меня понимаете? Поэтому я вправе заключить, что количество слов таково, какова в них потребность, а к разнице в их числе я теперь и перейду.

Выше был озвучен вопрос о том, почему нет отдельного слова для «качания ногой с целью привлечения внимания». Эта конечность может быть весьма выразительной и на самом деле часто многое сообщает, так отчего же не придумать специальную единицу для данной ситуации, ведь существуют же упомянутые «амок» и «сбор голосов избирателей»?

Я уже говорил о том, что явление должно быть частым для того, чтобы получить собственное имя. Однако помимо этого оно также обязано нести некий смысл и быть востребованным. Если мы ведём речь о «сборе голосов избирателей», то совершенно неслучайно, что отдельное слово для данного процесса присутствует именно в английском языке. Имея довольно продолжительную традицию по этому направлению деятельности, жители США столкнулись с тем, что трудно всякий раз употреблять сразу много единиц и было бы проще придумать одну. Так они и поступили. Но то же самое касается и «качания ногой с целью привлечения внимания». Подобное происходит сплошь и рядом. Почему же при таком раскладе первое получило наименование, а второе – нет, несмотря на свою распространённость?