Тот, у кого были крылья - [3]

Дэвид Рэнд лежал и поглядывал на них своими умными голубыми глазами, не выпуская из рук любимую игрушку, в то время как с глазами навыкате на него уставились именитые светила медицинской науки и люди прессы.

Доктора сошлись во мнении, что хотя это и невероятно, но увиденное ими — факт.

— Это не фальшивка, у ребенка действительно есть крылья, — заявили они.

Репортеры же насели на доктора Харримана.

— Когда он вырастет, сможет ли он летать?

Харриман ответил коротко и ясно:

— Сейчас мы пока не можем с точностью сказать о его дальнейшем развитии. Но если он будет развиваться так, как до сих пор, то несомненно он сможет летать.

— О Боже, где у вас тут телефон? — застонал один из этих ищеек новостей.

И тут все они очертя голову бросились к телефонам.

Доктор Харриман разрешил сделать несколько новых снимков и затем, не церемонясь, указал посетителям на дверь. Но после этого не было ни одной газеты, удержавшейся от публикации о крылатом малыше. За одну ночь имя Дэвида Рэнда стало самым известным в мире. Фотографии заставили усомниться даже самых заядлых скептиков.

Знаменитые биологи долго и непонятно объясняли возможность рождения такого ребенка с точки зрения генетики. Антропологи выдвигали предположения, что в далеком прошлом рождение простого уродца, как в данном случае рождение ребенка с крыльями, не было такой уж редкостью. Они-то и давали пищу для всемирно известных легенд о гарпиях, вампирах и летающих людях. Различные религиозные секты видели в появлении этого ребенка знамение предсказанного конца света.

Профессиональные агенты предлагали невероятные суммы за возможность демонстрации Дэвида в застекленном гигиеническом стенде. Газеты и пресс-службы боролись за эксклюзивное право предать огласке все, что решит поведать доктор Харриман. Тысячи фирм умоляли продать им право использовать имя малыша Дэвида на игрушках, детском питании, на чем только можно.

А причина всеобщего помешательства лежала в своей маленькой кроватке, поворачивалась с боку на бок, иногда покрикивала, периодически решительно взмахивала растущими крыльями, которые вывели из душевного равновесия весь мир. Навещая Дэвида, доктор Харриман подолгу задумчиво смотрел на младенца, а затем однажды произнес:

— Я просто обязан увезти его отсюда. Управляющий госпиталем выражает недовольство тем, что толпы народа и постоянная суета нарушают нормальный режим работы клиники.

— Но куда же вы его увезете? — поинтересовался Моррис. — У него нет ни родителей, ни родственников, совершенно невозможно сдать такого ребенка в сиротский приют.

Доктор Харриман принял решение:

— Я собираюсь отойти от врачебной практики и полностью посвятить себя наблюдению за жизнью Дэвида. Я стану его официальным опекуном и заберу подальше от этой шумихи. Если мне повезет, я найду для него остров или какое-либо другое безлюдное место.

Харриману повезло. Он нашел вдали от материка остров, частичку бесплодной песчаной земли с низкорослыми деревьями. Он арендовал его, построил там бунгало и привез туда Дэвида Рэнда и пожилую горничную. Он захватил также сильного норвежца-сторожа, который очень умело отражал атаки репортеров на лодках, пытавшихся причалить к острову. Через некоторое время газетчики отступили. Они довольствовались перепечаткой фотографий и статей о росте Дэвида, которые доктор Харриман писал для научных журналов.

Дэвид рос не по дням, а по часам. За пять лет он превратился в крепкого невысокого подростка с рыжими волосами, а его крылья стали длиннее и покрылись короткими бронзовыми перьями. Он бегал, смеялся, играл, как и все в его возрасте, только энергично помахивая крыльями.

Ему было десять лет, а он еще не летал. К этому времени он немного похудел, и его сверкающие бронзовые крылья доходили ему до пят. Когда он гулял, или присаживался, или спал, он продолжал сильно прижимать крылья к спине и производил впечатление человека в бронзовом футляре. Но когда он взмахивал ими, оказывалось, что они намного больше его разведенных в стороны рук.

Доктор Харриман пришел к выводу, что пора мало-помалу разрешать Дэвиду пытаться летать, чтобы запечатлеть и обследовать шаг за шагом этот процесс. Но все случилось не так, как он задумывал. Дэвид взлетел в первый раз так же естественно, как и птица.

Сам же мальчик никогда не задумывался о своих крыльях. Он знал, что у доктора Джона, которого Дэвид называл просто док, нет таких крыльев, их нет и у Флоры, этой мрачной старой няньки, нет и у Холфа, сторожа. Но он не встречал больше никого из людей, и таким образом решил, что все остальные люди делятся на тех, у кого есть крылья, и на тех, у кого их нет. Дэвид даже не знал, для чего нужны крылья, но ему нравилось махать ими и использовать при беге. И еще он знал, что никогда не сможет надеть рубашку поверх крыльев.

Однажды апрельским утром Дэвид узнал наконец, для чего же они нужны. Он забрался на высокий старый сухой дуб, чтобы заглянуть в птичье гнездо. Ребенок всегда проявлял незаурядный интерес к птицам на небольшом острове, прыгая от радости и хлопая в ладоши, когда видел их, проносящихся и кружащих над ним, и наблюдая каждую осень улетающие на юг стаи, а каждую весну — их возвращение на север. Дэвид подсматривал их жизнь, так как смутно чувствовал, что он и другие существа с крыльями — родственные души.