Тот самый - [79]

– Снова бы поставила перед фактом, когда притащила бы его в дом? – Алиса ехидно улыбнулась.

– Наверное, мы любили друг друга.

– Наверное? – Я вопросительно приподнял брови.

– Я не знаю, что такое любовь.

Мама сгорбилась, словно наши вопросы ложились тяжелой ношей на ее плечи.

– А сейчас? Сейчас вы любите друг друга?

– Может быть. Может быть, я не знаю…

– Тогда почему вы не вместе?

Я вспомнил одинокую Эллу, с нежностью перебирающую старые фотографии. Эти снимки – все, что у нее осталось от любви. Я не хотел, чтобы мама стала такой же, ведь все мы имели право на любовь и на счастливую жизнь.

– Матвей, ты и сам прекрасно понимаешь. Не все в жизни складывается так, как мы хотим. Мы редко бываем с теми, кого любим. Я думала над твоими словами. И не хочу подводить вас снова. Когда я сказала, что нам нужно расстаться, он очень расстроился. – Мама отерла слезы. Я вспомнил, как мистер N сжимал ее плечо – может быть, он пытался ее удержать. – Нам не позволяют обстоятельства, понимаешь?

Я понимал. Алиса, внимательно слушая маму, нахмурилась и посмотрела на меня. Я чувствовал на себе ее цепкий взгляд. Алиса задумчиво, едва слышно стучала железной вилкой по краю тарелки. Тихое постукивание задавало ритм нашему разговору.

– Может быть, любовь сильнее обстоятельств, ма, – отстраненно сказал я. Мои слова на самом деле предназначались Алисе. – Может быть, любовь стоит того, чтобы за нее бороться.

Алиса уставилась в тарелку немигающим взглядом.

– Это звучит сказочно, Матвей.

– Но мы сами решаем, как будет выглядеть наша жизнь.

– Хочешь сказать, что ты не злишься? – Мама подняла на меня заплаканные глаза. Она отерла слезы и постаралась улыбнуться. Бледные дрожащие губы едва выделялись на ее лице.

– Злюсь. Злюсь потому, что не сказала нам. – Я дернул плечом. – Но если ты по-настоящему его любишь, ма. Если ты его действительно любишь… Это твоя жизнь, и не нам решать, с кем тебе быть.

Перед глазами я все еще видел одинокую Эллу. Тусклый призрак.

Полгода назад я ответил бы совсем иначе, но сейчас в моей жизни многое изменилось. Я желал маме счастья. Неважно, от чего или от кого оно зависело.

– Может быть, он тот самый человек, – тихо сказал я. – Тогда нельзя упускать его.

– Ты правда так думаешь? – Мама медленно перевела взгляд на меня. Тушь осыпалась на высокие скулы черными комочками.

– Да, – кивнул я. – Ты спрашивала меня про брата. Почему?

Я догадывался, но хотел услышать подтверждение.

– У него остался сын от первого брака… Я… я рассматривала возможность… может быть, мы когда-нибудь съехались бы. Но я выбрала вас, и мы расстались.

Я не стал говорить, что мы знали о сыне мистера N. О парне с дис-лек-си-ей.

– Ты раздавала свою любовь кому ни попадя, но на самом деле больше всех в твоей любви нуждались мы. – Алиса покачала головой и с упреком взглянула на маму. Теперь и она плакала, закрывая лицо руками. – Все, что от тебя требовалось, – любить нас. Уважать нас. Доверять нам.

– Может, я и не была никогда хорошей матерью, но я всегда любила вас.

– Да? – Алиса усмехнулась. – Помнишь мой первый рисунок, который я принесла из школы в подарок тебе на Восьмое марта? Конечно, не помнишь. Наверняка ты его выкинула и забыла. Я хотела стать художником, а ты разрушила мою мечту. С равнодушием разглядывала мои рисунки, которые я тебе приносила, а для меня это было так важно! Ты не верила в меня, не интересовалась, и однажды я тоже перестала верить в себя как в художника.

Мама вышла из кухни и бесшумной тенью направилась на второй этаж, осторожно ступая по широким ступенькам. Мы молча последовали за ней. Она поднялась в свою спальню и задумчиво остановилась перед комодом. Мы с Алисой стояли в дверном проеме. Я глядел на выцветшую репродукцию картины Караваджо. Кусочки скотча блестели в лучах солнца.

Спальня казалась слишком пустой. Широкая кровать с крепкими ножками, тумбочка, комод и репродукция картины. Несколько цветных подушек, выделявшихся ярким пятном на фоне общего уныния.

Мама, опустившись на колени, открыла нижний ящик комода и поманила нас жестом. Мы, как дикие зверьки, осторожно приблизились, медленно ступая на дощатый пол, будто тот был заминирован. Я встал за спиной мамы, с детским любопытством заглядывая через ее плечо. На деревянном дне ящика лежала толстая стопка листов. Я пригляделся: это были наши детские рисунки.

– Я храню их с тех самых пор, как вы научились держать карандаш.

– Думала, ты все их давно выбросила… – Алиса тихо выдохнула и опустилась на колени. – Боже, что за уродство. – Она улыбнулась, разглядывая детские каракули.

Она достала несколько листов, и я увидел разноцветные линии. «Мама и я», – кривая подпись в углу листа. «Наш дом и мы», «Мама спасает нас от дракона» и «Семья».

– У нас никогда не получалось понимать друг друга, потому что мы были слишком разными. Но это не мешало мне любить вас, а вам – меня. Так почему же мы забыли об этом?

Мама взяла рисунок. На белый лист упала слеза, размывая цветные лепестки нарисованной розы. Алиса обняла маму и теперь заплакала по-настоящему, выпуская застаревшую боль. Плечи ее содрогались от всхлипов.

– Я люблю вас. – Мама посмотрела на меня поверх головы Алисы. Я пытался вспомнить, когда последний раз слышал эти слова. – Я не могу обещать, что все будет хорошо, но мы можем попробовать, правда? Ты дашь мне шанс?