Тот самый - [42]

– Не знаю, – ответила Жека. – Все говорят разное, кому доверять – непонятно. Слухи они и есть слухи. Тут жила семья, кажется, у них была дочь. И, если верить слухам, она умерла в этом доме.

– Самоубийство, – вспомнил я сумбурный рассказ Жеки.

– Оно самое. Кто-то говорит, что она повесилась на чердаке, кто-то – что наглоталась таблеток и заблевала всю ванную.

Даже после рассказа Жеки дом не выглядел устрашающе. Милые ажурные салфетки украшали овальный стол, светлые обои, казалось, отражали лучи дневного солнца и делали гостиную уютной. Никаких призраков, никакого ощущения злого рока, нависшего над домом.

Сложно было представить, что человек каждый день завтракал здесь, смотрел телевизор, разговаривал с семьей. В один из таких непримечательных дней он позавтракал и сделал домашнюю работу, а после поднялся наверх и затянул петлю на шее. Или проглотил горсть таблеток. Я все еще не мог понять: что должно случиться, чтобы смерть стала избавлением? И каково осознавать, что эти мгновения – последние минуты в твоей жизни?

Я вздохнул и прикусил губу. Вспомнил, как мама рассказывала о желании убить себя. Представляла ли она, о чем будет думать в последние минуты жизни? Передавалась ли склонность к суициду по наследству?

– Давайте осмотрим дом? – Жека сначала посмотрела на меня, потом перевела взгляд поверх моего плеча на Кира, который все еще сидел на ступеньках. – Вдруг откопаем что-нибудь интересненькое.

– Это вандализм…

– Это дух авантюризма!

– Тогда я пойду наверх.

Я кивнул Жеке и зашагал к лестнице.

– И как ты вообще дожил до шестнадцати лет? – Она кивнула на мою ладонь, и я только сейчас вспомнил о порезе. Кровь запеклась и стала черной. Я провел ногтем по тонкой корке и улыбнулся Жеке.

– Случайно.

Заметив напряженный взгляд Кира, я отвернулся и быстро поднялся по лестнице на второй этаж. Наугад толкнул незапертую дверь и очутился в просторной светлой комнате. Здесь все еще витали призраки хозяев дома.

Стены были оклеены бежевыми обоями. На полу лежал ковер того же цвета, но с мелкими сливовыми цветами – благодаря ажурному узору пятна на ворсинках почти не бросались в глаза. Местами ковер, казалось, был прожжен сигаретами.

По обе стороны от широкой кровати стояли пустые тумбочки. На дальней тумбочке я увидел старый дисковый телефон. Я повернул пальцем круг с цифрами и поднес трубку к уху, наматывая на запястье черный шнур. Ответом мне была тишина, сотканная из молчания.

С легким разочарованием я вернул трубку на место и огляделся. Мне казалось, что телефон вот-вот зазвонит и со мной свяжутся хозяева дома, упрекнув в нарушении личного пространства.

На бежевых обоях выделялось несколько прямоугольных пятен от рам. Когда-то здесь висели фотографии. Кто-то пытался избавиться от воспоминаний, но те все равно возвращались в виде темных следов на стенах.

Я вернулся в длинный коридор и остановился перед белой дверью. Аккуратно повернул ручку, будто все еще не желая тревожить покой призраков, и вошел в комнату. Узкая кровать, приставленная к стене, а над ней – ряд черно-белых рисунков, прикрепленных канцелярскими булавками. Их цветные головки выглядели неуместно на фоне белой бумаги. Я подошел ближе, чувствуя, как прикасаюсь к чему-то, что должно быть сокрыто от чужих глаз.

На карандашных рисунках всюду были люди. Слева направо прослеживалась их эволюция: сначала на меня смотрели едва узнаваемые человечки с черными линиями вместо рук, после их силуэты угадывались всё отчетливее, а в конечном счете фигуры людей прорисовывались анатомически. Кто-то рисовал обыкновенную семью: отец и мать держали за руки, как я предположил, двух своих детей – дочку и сына. Вместо улыбок художник подарил им кривые изогнутые линии. Их рты напоминали леску, натянутую по краям. С каждым рисунком лица родителей становились все техничнее. На последнем портрете лица были хаотично заштрихованы с такой силой, что линии оставили глубокие борозды на бумаге. Нетронутым сохранилось только лицо дочери.

Я посмотрел в нарисованные глаза, которые оказались как раз напротив моих, и коснулся пальцами карандашной линии подбородка. Призраки за спиной оживали, и я дернулся, как будто кто-то окликнул меня.

Внизу я слышал голоса Кира и Жеки. Мне захотелось узнать, о чем они говорят, и я вышел в коридор, чтобы подслушать. Мое внимание привлек странный звук.

Я огляделся и замер.

– Разве призраки пользуются дверьми?

Жека и Кир резко обернулись на голос. Они проследили за моим взглядом, и мы вместе уставились на входную дверь.

Дверная ручка медленно поворачивалась.

Глава IX Чаепитие у Шляпника

– Обычно человек просыпается и не знает, что сегодня последний день в его жизни. Моя дочь знала.

Я слушал молча, разглядывая узловатые вены на запястье объявившейся хозяйки дома. Морщинистая рука, сраженная тремором, наливала кипяток в кружки. На дне плавали засушенные листья черники. Как только горячая вода коснулась керамических стенок, сладковатый лесной аромат наполнил кухню. Передо мной стояла стеклянная вазочка с леденцами. Чуть дальше лежала открытая пачка печений – на вид им было лет сто, не меньше. Если надкусить печенье, можно сломать зуб. По разумным соображениям я сидел и не двигался.