Тот момент - [24]

— Я подпишу.

— Отлично, — улыбается подруга. — Ты первый.

Дома после школы мама не предлагает пойти на прогулку или что-то испечь. Видимо, понимает: разговор предстоит серьезный, и даже кексы меня от него не отвлекут.

— У нас будут большие неприятности? — спрашиваю я.

— Нет. Миссис Рэтклифф говорит, что разочарована и мы еще можем передумать, но я заверила, что не передумаем.

— Но папа все равно рассердится, да?

— Позволь, я сама все с ним улажу. Не хочу, чтобы ты волновался.

Интересно, стоит ли мне указать ей, что я все равно буду беспокоиться, потому что они с папой разводятся, и всякий раз, когда родители разговаривают друг с другом, все заканчивается ссорой, а из-за того, что я не пойду в клуб, ссора точно будет, а уж когда папа выяснит, что мама отменила мне контрольные… Но я ничего не говорю. Только киваю, иду наверх в свою комнату и смотрю на ютубе видео о пчеловодах.

Я мечтаю однажды завести пчел, когда подрасту. Хотелось бы прямо сейчас, но когда я около года назад спросил маму, можем ли мы поставить улей, она ответила, что это серьезное обязательство, а сейчас не очень подходящее время. Думаю, мама уже тогда предчувствовала развод, ведь когда я сказал: будь у нас пчелы, мы могли бы использовать в кексах наш собственный мед, — она расстроилась, и больше я об ульях не заикался. Полагаю, мама была права, теперь я бы очень расстроился, оставляя пчел, ведь их нельзя рассовать по карманам и взять с собой, как можно провернуть с луковицами из сада.

Как только папа возвращается домой, начинается скандал. Может, мама думала, что лучше сразу все выложить, или папа спросил ее о встрече с директором, и она решила не лгать.

Как только я слышу первые аккорды ссоры, то сажусь на лестнице. Обычно, когда родители спорят о ерунде, я играю на укулеле или надеваю наушники и слушаю музыку. Но сейчас речь о контрольных, и я хочу знать, что говорит папа. Если спрошу маму потом, она постарается приукрасить их разговор, а мне надо знать правду.

Первое, что слышу, — папин рассерженный голос. Существуй для ссор шкала, как для землетрясений, этой я бы дал девятку (как для катастроф, что случаются раз в триста лет). В доме частенько происходят четырех- и пятибалльные ссоры, были даже шести- и семи-, но вот такого я еще не слышал.

— Ты не можешь принимать фундаментальные решения об образовании нашего сына, не спросив меня! — кричит папа.

Голос мамы не такой громкий, и слова не такие отчетливые, но я слышу: «Это его беспокоит, Мартин, я уже говорила тебе, что случилось в кафе. Если мы не будем осторожны, то подтолкнем его к краю». А затем случается своего рода мини-спор в рамках ссоры на тему, следует ли заворачивать меня в вату или нет (как по мне, скорее, в пузырчатую пленку, ведь в наши дни все поставляют в пузырчатой пленке, я никогда не видел, чтобы что-то приходило в вате). Мама упрекает отца: ты сам не захотел, чтобы сын пошел в среднюю школу в Галифаксе. Папа отвечает: все не так, и говорит немного тише.

Когда кажется, будто худшее позади, мама заикается: Финна используют, чтобы школа лишние баллы могла себе приписать. Папа возвращается к полноценной девятке и кричит:

— Ты ставишь под угрозу будущее нашего сына из-за своих политических убеждений, и я этого не допущу!

В этот момент голос мамы повышается как минимум до семи, а мама обычно никогда не сердится выше пяти баллов, и она кричит:

— Это никак не повлияет на его будущее, сам знаешь, ты просто пытаешься эмоционально шантажировать меня!

Я сижу на лестнице, пока у них еще один мини-спор о том, кто же кого эмоционально шантажирует, а потом папа говорит, что не позволит ей такое провернуть. Хлопает задняя дверь, я бегу в свою комнату и выглядываю в окно. Папа стоит в саду, опустив голову, и пинает яблоню, что довольно грубо с его стороны, ведь яблоня точно не имеет никакого отношения к тестам.

Я беру укулеле и пытаюсь поиграть, но мелодия звучит неправильно, поэтому я останавливаюсь, ложусь на кровать и какое-то время читаю, стараясь не думать о своем урчащем животе. К тому моменту, когда мама зовет пить чай, у меня боли, и я больше не хочу есть.

Спускаюсь и замираю в коридоре. Папа уже сидит за обеденным столом. Мама достает из духовки макароны. Мы целую вечность не ели макароны с сыром. Мама всегда говорит, что это успокаивающая пища, так что, возможно, приготовила ее как лекарство.

Папа поднимает взгляд и выдавливает улыбку, когда я сажусь рядом с ним.

— Как твои подсолнухи, в порядке?

Я киваю. Знаю, отец пытается сгладить ситуацию, но все равно думаю, что придется бросить цветы, когда родители продадут дом.

Входит мама и ставит передо мной тарелку с макаронами. Там же лежит брокколи. Это нормально, потому что мне нравится брокколи, но я знаю, что папа ее не любит. Он все равно благодарит маму, когда та подает ему тарелку, хотя на ней тоже брокколи. Мы сидим и едим, и никто ничего особо не говорит, но макароны с сыром очень вкусные, и я невольно думаю, что нам нужно чаще есть успокаивающую пищу.

Даже если папа не притрагивается к брокколи.

До. 6. Каз

— Мэттью говорит им не доверять, — заявляет Терри, пока я обуваюсь.