Тот, кто виновен - [65]

— Почему?

Какой жестокий вопрос, особенно после того, что он только что заставил сделать сына. Только человек с отравленным ядовитым сердцем или вовсе без сердца мог спросить такое. Я не был уверен, что из этого подходит отцу, который сейчас опустился на колени рядом с моим братом.

— Я хочу домой, — всхлипнул Марк.

— Я хочу к мамочке, — передразнил его отец. Он издевался над старшим из братьев: обидчиво выпятил нижнюю губу и тер глаза костяшками указательных пальцев. При этом противно хныкал: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не будь таким злым ко мне, папочка.

Я не мог пошевелиться. С тех пор как отец вернулся с убитым животным, я сидел не шелохнувшись на деревянном стуле во втором ряду «классной комнаты», уставившись на стол, на котором кто-то вырезал перевернутый крест.

Я не решался поднять голову. Боялся посмотреть вперед и увидеть, что кошка еще дышит. Снова дышит.

Потому что так и случится, как только я отведу взгляд от грубо нацарапанных линий на столешнице и посмотрю вверх на доску. Я увижу, как лежащая в собственной крови кошка снова открыла глаза и в них засверкал дьявольский огонек. Тот самый, который вспыхивал в зрачках отца, когда наши взгляды пересекались.

— Значит, ты хочешь домой, да? Но знаешь, Гекльберри, вот это… — наверное, здесь он обвел рукой жалкую хижину, — ВОТ ЭТО И ЕСТЬ ТЕПЕРЬ ТВОЙ ДОМ!

Он закричал, как пастор во время телевизионной проповеди в каком-нибудь конгресс-зале. Я знал, что у него изо рта брызжет слюна, как всегда, когда он переходит на крик. В моих фантазиях у него к тому же из ушей шел дым, а из глаз сыпались искры.

— Эта классная комната для тебя больше дом, чем что бы то ни было на земле.

Я слышал, как хрустели его суставы, когда он двигался.

— Ты, неблагодарное говно, думаешь, мне это доставляет удовольствие?

В надежде, что отец снова обращается к Марку, а не ко мне, я застыл на своем месте. Сгорая от чувства вины и стыда, потому что был слишком труслив, чтобы встать и поддержать брата.

— Думаешь, мне нравится убивать?

Он громко застонал. Потом повторил свою вчерашнюю вступительную речь:

— Я привел вас сюда, чтобы научить тому, что учителя не преподают в школе. Охотиться. Собирать. Убивать. И уметь терять. Это самое важное. Любовь делает человека мягким. Потери закаляют!

Слова сыпались на меня, как удары.

— Я научу вас выживать. И покажу вам все то, от чего общество, — он выплюнул это слово, словно это было собачье говно, неожиданно попавшее ему в рот, — от чего это общество, там, снаружи, пытается уберечь вас. Эти либеральные засранцы, эти благодетели человечества и святоши, которые не учат вас никаким, абсолютно никаким настоящим эмоциям, которые вы должны ИСПЫТЫВАТЬ, если хотите выжить в мире: страх, трепет, робость, агония, хандра.

Я задавался вопросом, знал ли отец, что из начальных букв перечисленных ощущений вновь складывается слово СТРАХ, или же то зло, которое жило в нем с несчастного случая с Санди, превратило отца в бесчувственную и безвольную машину. Последнее предположение, несмотря на свою жестокость, имело в себе что-то утешительное. Мне не хотелось, чтобы это был он сам. Я скорее был готов примириться с тем, что в моего всегда такого добродушного, мягкого, жизнерадостного отца вселился дьявол, что его изнутри разрушал рой каких-то злых клещей или пауков, чья паучиха-королева проникла в его мозг и оттуда управляла отцом, кусая его в неокортекс и заставляя его совершать дикие поступки.

— Симон? — услышал я свое имя. Сколько злости и агрессии в одном-единственном слове.

Я по-прежнему не решался поднять глаза. Но еще больше я боялся ослушаться его приказа.

Быстрыми шагами он пересек хижину, распахнул дверь и указал на летний дождь, который недавно начался:

— Вот это настоящая жизнь. Место откровений.

В его глазах что-то погасло, словно перегорела лампочка.

— Страдания формируют характер, — рявкнул он. — И вам нигде лучше не научиться страдать, чем здесь.

Он снова захлопнул дверь. Мне показалось, что комната стала меньше, словно съежилась за последние секунды. Пророчества отца еще не закончились.

— В последующие дни вам придется встретиться с дикими животными, побороться с непогодой. Вы будете расставлять капканы, переходить болота и убивать.

Он по очереди поймал наши взгляды. Сначала Марка, потом мой. До меня постепенно стал доноситься запах трупного гниения, исходящий от мертвого животного, которого я все больше ассоциировал с моим отцом.

— Правда, нет места лучше, чем этот остров, чтобы научить вас страданию! — добавил отец.

Глава 54

ЙОЛА

Она потеряла контроль. Полностью.

Над своей ногой, которая беспомощно болталась ниже колена, над своим ртом, из которого сами собой вырывались странные крики, и над мочевым пузырем, который опорожнился в тот самый момент, когда дикий кабан клыками разорвал ей джинсы. На внутренней стороне бедра, там, где проходят артерии или вены — или что-то еще, что дико кровоточит, — Йола точно не знала; лишь то, что это место лучше не повреждать.

Было темно, невозможно темно, потому что дождь уже успел потушить в низине последние языки пламени после взрыва. Йола видела только тени и пару глаз, которые парили перед ней. В ее фантазии кабан мутировал в мамонта, способного проглотить ее целиком.