Тот, кто умер вчера - [32]

— Куда его? — спросил водитель. — В КПЗ на Чекистов, 72?

— Сейчас выясним.

Онуфрийчук связался по рации с дежурным.

— Задержан человек с паспортом Красилова Максима Владимировича… Что? Нет, не на машине… На ногах, на чем… Ну как, шел по улице, мы остановили, попросили предъявить паспорт. Посмотрели — все, как в ориентировке. Только без автомобиля. Так мне что, его отпустить, если он пешком? Ладно, понял… Все. Отбой. — Старлей посмотрел на часы. Поморщился. Стал рассуждать вслух, ни к кому конкретно не обращаясь: — Смена скоро кончается. Пока доедем, пока оформим… Футбол пропустим. Сегодня наши с турками играют… У нас какое ближайшее отделение? Седьмое, кажется?

— Седьмое, — подтвердил водитель.

— Повезем туда. Сдадим дежурному. Те, кто им интересуется, пусть его и забирают. Поехали!

— А кто мной интересуется? — спросил я, не сдержавшись.

— Завтра узнаешь. Петров, если он еще будет задавать вопросы, огрей его дубинкой!

— Есть огреть дубинкой! — радостно откликнулся сержант.

Мне сразу же расхотелось разговаривать. Случись со мной подобная история где-нибудь на гнилом Западе, я бы уже давным-давно сам прибежал к властям за помощью и защитой. Но я был не на Западе. Я жил в государстве, где бывшие некогда популярными бренды, как дядя Степа, участковый Анискин и майор Пронин, безнадежно устарели и вызывали умиление только у живущих вчерашним днем неудачников. В государстве, где ночь, проведенная в милиции, могла любому человеку выйти боком.

— Фамилия, имя, отчество?.. Год рождения?.. Где живешь? — спрашивал дежурный мент, чтобы определить меня в вверенный ему «обезьянник».

После каждого вопроса я только пожимал плечами, поскольку ответить честно не мог при всем своем желании. Объяснять же что-либо было бесполезно. Да и не хотелось.

— Я тебя в последний раз спрашиваю: фамилия, год рождения, адрес! — повышал голос дежурный.

— Робинзон Крузо. Год рождения не помню. Адрес: Северный полюс, второй поворот направо, вход со двора, звонить четыре раза. С лыжами просьба не входить, снимать на улице.

— Под дурака косишь? Ты это брось!

— Оставь его в покое, — вмешался доставивший меня пэпээсник. — Закрой мужика, а завтра его от вас заберут.

IX

Когда за мной захлопнулись железные двери камеры, у меня возникло ощущение, будто я опять нахожусь накануне нового жизненного поворота. В который уже раз за свою недолгую жизнь. Чувство, охватившее меня, было угнетающим. Нечто похожее, должно быть, чувствовали китайцы, придумавшие проклятие, которое теперь используют для самых пакостных своих врагов. «А чтоб тебе жить в эпоху перемен!» — говорят они, а уж страшнее этого, по их мнению, ничего не может быть. Перемены происходили и со мной, но что меня ожидает за очередным поворотом, я не знал и на всякий случай решил хорошего не ждать.

Растерев запястья, на которых остались следы от наручников, я огляделся. Помещение, куда меня поместили, собственно камерой трудно было назвать. Скорее, это была ниша, примерно два на полтора метра, без окна. Свет давала лампа дежурного освещения. Кое-где можно было разобрать накарябанные на стене надписи, большинство из которых были просто автографами со словами из серии «Здесь был…», «Здесь зависал…», «Здесь парился…». В некоторых граффити в поэтической форме высказывалась надежда на лучшее будущее пополам с отчаянием.

Чего стоил, например, такой шедевр:

Мы с приятелем ху…ми

Выбивали косяки.

Неужели, мля, посадят

За такие пустяки?!

Особняком стояло четверостишие, видимо, оставленное заезжим гастролером из ближнего зарубежья:

В Ярославское СИЗО

Залетели гуленьки.

Залететь-то залетели,

А оттуда — ху…ньки.

Вдоль стен были приделаны две деревянные скамейки. На них можно было лежать, поджав ноги, но только в том случае, если внутри будет находиться не более двух человек. Я был здесь один, однако другие аналогичные помещения были заселены не в пример плотнее. Публика, как я успел заметить, когда меня вели по коридору, состояла в основном из местных забулдыг и хулиганья.

Как плоха та проститутка из кооператива «Сосулька», обслуживающая отрезок на кольцевой дороге и не мечтающая подняться на уровень обслуживания VIP-персон, так оставляет желать лучшего узник, не помышляющий о побеге. Вот и я, усевшись на скамейку, стал соображать, как бы выкрутиться из создавшейся ситуации. Конечно, я не отбрасывал мысль о возможности своего обращения в правоохранительные структуры, только это будет позже и по моей собственной инициативе, но никак не сейчас. Мне казалось, что человек в моем положении слишком уязвим, попади он в руки не очень добросовестного служителя Фемиды. Легко представить, сколько нераскрытых дел можно повесить на человека, который не помнит своего прошлого! Я даже не знал, по какой причине был задержан. Просто как подозрительный тип, который проживает под чужим именем и раскатывает на чужой тачке, или же как бывший пациент психиатрической больницы, который ушел из нее в тот день, когда там застрелили двух человек.

Не имея собственного опыта побега из мест заключения, я попытался обратиться к опыту человечества, но ничего путного в голову не пришло. Разве что вспомнились литературные персонажи — Эдмон Дантес и Павка Корчагин. Увы, ни тот, ни другой случай для моей ситуации не годились. Дантес готовил побег долгие годы, а в моем распоряжении была всего одна ночь. Павку вообще выпустили по ошибке.