Тот, кто стреляет первым - [42]

До нее очередь так и не дошла, никто даже из ее знакомых не захотел обрекать себя на вечер с грузным прапорщиком-связистом – и она всем отомстила. После смены кассеты вышла из-за столика вроде бы за компанию и вместе с компанией, но стоило ей сделать первые движения, как стало ясно: королева нынче – она. Женщины тут же постарались отойти от нее подальше: находясь рядом, они безнадежно проигрывали ей в легкости, элегантности, красоте движений. Зато мужчины – о, мужчины, созданные быть самым чутким биологическим барометром женской притягательности, мгновенно заполонили, затоптали образовавшийся вакуум, стали расправлять складки под ремнями, приводить в порядок потные прически. И многие из тех, кто уже определился с дамами на вечер, позавидовал опоздавшим…

У синей реченьки, под красным солнышком,

С тобой мы прятали от всех любовь, —

подпевала себе прапорщик.

– Тигрыч, не рви сердце.

Мое отчество вообще-то Львович, но после одной из рукопашных, когда я впился зубами в горло бородатому арабу, собственные разведчики повысили меня в зверином табеле о рангах.

Я сижу рядом с Бауди, и зал поначалу косился на нас: появление чеченца среди вышедших из боев офицеров готово было подвигнуть их как минимум на выяснение отношений, и озверевший от войны люд остужали только мои подполковничьи погоны. Геббельсом здесь поработала московская пресса, в большинстве своем состоящая из чванливых и говорливых сосунков, за хороший гонорар готовых расписать в разделе сатиры и юмора похороны собственной матери. В чеченской войне они разбиралась как папуасы в северном сиянии и писали больше о себе, о своем героическом пребывании где-то рядом с войной, но оказались абсолютно не способны приблизиться к первопричине кавказских событий.

Тем более им не были интересны чеченцы, которые желали жить с Россией и в России, помогая войскам вычищать на родной земле дудаевские конюшни. Боевики закатывали их в асфальт, замуровывали в стены, заковывали в кандалы и опускали на перевоспитание в самые глубокие зинданы, вырезали до третьего колена всех родственников, но они не желали «перевоспитываться».

Бауди был как раз из «наших», став для моих разведзверей глазами, ушами и языком на горных чеченских тропах. Поэтому мы в отряде перестали читать выходящие в Москве газеты, восхваляющие Дудаева, и не допускали к себе журналистов на пушечный выстрел. Верили только друг другу и автомату вкупе с гранатой. А еще предпочтительнее – с двумя. Потому Бауди – рядом и может задавать любые вопросы.

– Но хороша ведь. – Скрывать от друга свое восхищение не имело смысла. Да и самая легкая на язык тема среди мужиков на войне – это все же они, наша притягательная противоположность. В жару пьем холодный квас, в мороз согреваемся чаем…

– Тогда надо брать.

Бауди более чем конкретен. А для разведки брать «языка», лагерь боевиков или женщину – это лишь детали.

Он успел под занавес песни втиснуться к танцующим, спокойно пережил тычки в спину, но с последними аккордами что-то озабоченно спросил у прапорщика. Тут же добавил еще пару фраз, попросил что-то объяснить, не пуская к столику, – он классически держал объект, отсекал от него посторонних, тянул время до следующего танца. И едва что-то зашипело из загнанного в угол барной стойки, заставленного бутылками магнитофона, он мимо дернувшихся к танцовщице мужиков метнул взгляд в мою сторону: забирай, подхватывай.

Я бы не носил двух звезд на погонах и крест Мужества на груди за разведку, если бы позволил сраной пехоте, долбаным артиллеристам или очумевшим обитателям танков опередить себя в захвате вожделенного трофея.

– Разрешите?

– Пожалуйста, – не оставил Бауди прапорщику иных путей отступления, кроме как в мои лапы.

– Он ваш товарищ? – перво-наперво поинтересовалась партнерша, пожелавшая выстраивать дальнейшие отношения в зависимости от моего ответа.

Предать Бауди, записав его в случайные компаньоны, язык не повернулся, и понадеялся на ее сообразительность:

– Лазим вместе где попало и как зря.

– О-о, – поняла она нашу значимость и, оценив дружбу, позволила обнять себя за талию.

– Меня зовут Иван Петров, – начал с дальних, но самых легких, располагающих к открытости, подступов – рассказу о себе.

Не поверила. И правильно сделала, в очевидную простоту моих инициалов не верили даже собственные подчиненные:

– Это псевдоним разведчика?

– Фамилия – да, а имя – настоящее.

– Или – наоборот?

– Друзья зовут меня Тигрыч.

– Не мудрено. После танца у меня наверняка останутся синяки от ваших нежных прикосновений.

Я ослабил хватку и тут же поплатился за свое благородство: партнерша без усилий выскользнула из рук. И пошла, пошла бочком по кругу в свободное плавание, будто ни со мной не была, ни до других у нее не имелось дела. Только она и музыка. Только ритм и движение. Извив тела и счастливая улыбка. Напрягшийся Бауди и счастливая язвительность танкистов, артиллеристов и все той же пехоты: «Так тебе и надо». А среди всего этого – покинутый женщиной подполковник спецназа ГРУ. Пять баллов. Я не командир разведгруппы, я – ефрейтор из стройбата, у которого исчезла лопата: то ли украли, то ли сам потерял. Но наказание обеспечено.