* * *
Утро выдалось довольно мрачным: затянутое тучами небо, круги под глазами Артура и Лео, полная неясность с дальнейшими планами – все было одно к одному. Не улучшил настроения и телефонный разговор с Саймоном. Следствие в Марракеше протекало вяло и ничего нового пока не принесло. Ибрагима допросили, и он вернулся к прежним занятиям. Исчезновение девушек, конечно, замечено, но особого шума, во всяком случае, публичного, по этому поводу почему-то нет. Но главное – ни следа змейки или письма Писарро. Все это Саймону удалось узнать, познакомившись в качестве бельгийского коллекционера иудейского антиквариата с Леви. Старый еврей проникся уважением к эрудированному коллеге и просидел с ним немало времени на террасе «Кафе де Франс», охотно делясь свежими сплетнями.
Компания невесело обсуждала план действий, когда в отель ворвался Клаус. Сегодня он выглядел гораздо более возбужденным и расхристанным, чем накануне.
– Хорошо, что вы здесь, – запыхавшись, произнес он с неистребимым германским акцентом. – Есть новости.
– Если вы думаете, что у нас есть силы, чтобы куда-то переместиться, вы нам льстите, – ответил Лео.
Оказалось, что рано утром Клаус начал наводить справки об этой Марии-Терезе Гузман, портрет которой так кстати заметил накануне Артур. Дама покинула сей бренный мир семнадцать лет назад, не перенеся внезапной бесследной пропажи своей девятилетней дочери Мануэлы. Кито в те времена был очень криминализированным городом, выходить вечером на улицы было небезопасно, и никого особенно не удивило, что девчушка, отлучившаяся по каким-то бытовым делам, так и не вернулась. Однако Мария-Тереза, сама пославшая ее за какой-то мелкой надобностью, винила в исчезновении дочери себя, начала таять на глазах и через полгода ее не стало.
– Уж не знаю, что на самом деле случилось с девочкой, – сказал Клаус, оглядывая притихших слушателей, – но полагаю, что она жива и здорова, и именно ее вы видели в доме Антуана Писарро.
– Постойте… – прервал его Лео. – Сколько, вы говорите, ей было? Девять? Девять плюс семнадцать – двадцать шесть. Очень похоже на правду…
– Сыну Марии-Терезы, молодому повесе Чучо, было тогда около двадцати, – продолжал Клаус. – Он мечтал о Европе, здесь его больше ничто особенно не держало… Не слишком торгуясь, он продал дом и подался вначале в Испанию, а потом уже, как вы знаете лучше меня, – в Париж. Но самое интересное не это. Дом Гузманов купил у Чучо почти его ровесник, наследник известной фамилии, а также немалого состояния… Он и сейчас владеет этим домом, расположенном, кстати, недалеко отсюда. И зовут его… – швейцарец выдержал театральную паузу, – Сальвадор Альмагро!
Клаус мог гордиться произведенным эффектом.
– «Талисман принадлежит другой семье», – процитировала Сэнди слова, слышанные ими в темноте в Париже.
– Причудливо… Нужно нанести сеньору Альмагро визит, – сказал, вставая Лео, от хандры которого, казалось, не осталось и следа. – Клаус, вы оказали нам огромную услугу. Вы идете с нами?
– Честно говоря, – замялся швейцарец, – я бы предпочел уклониться от этого. Поймите меня правильно: мне потрясающе интересно то, что вы делаете, но в свете ваших вчерашних рассказов о событиях в Марокко… И вообще, этот талисман вызывает настолько непредсказуемые действия различных лиц… А я собираюсь и дальше жить в Кито… Я бы не хотел оказаться замешанным…
– Не объясняйте, Клаус, – мягко выручила Николь запинающегося швейцарца. – Мы все понимаем и, конечно, было бы крайне неблагоразумно впутывать вас в непредсказуемые события. Мы обязательно будем держать вас в курсе. Можно адрес Альмагро?
* * *
Дом Альмагро находился в старой части города, на другой стороне площади от собора св. Франциска. Улочки здесь были узкими, дома невысокими, похожими друг на друга, и, если бы не собор, служивший ориентиром, заблудиться среди них ничего не стоило. Старый двухэтажный особняк в испанском стиле, очевидно, был построен больше века назад, но краска на нем выглядела свежей, а медная ручка на двери была начищена до блеска.
– Похоже, пришли, – сказала Николь, сверившись с адресом, записанным карандашом на бланке отеля.
На уровне глаз находилась металлическая табличка, на которой небольшими изящными буквами была выгравирована надпись: «Сальвадор Альмагро». Звонка не было, зато был дверной молоток в виде женской ладони. Лео взялся за изящную медную кисть и постучал. Дверь откликнулась глухим низким звуком. Никто не отозвался и не вышел встретить незваных гостей.
Прошло некоторое время, и Лео уже собирался снова постучать, как вдруг дверь отворилась, и из-за нее показалась старуха, по-видимому, служанка. Грубоватые индейские черты и традиционные рубашка с юбкой выдавали в ней кечуа. Женщина подслеповато щурилась, разглядывая посетителей.
– Здравствуйте, – обратилась к ней Николь по-английски, – мы хотим поговорить с сеньором Альмагро.
Старуха покачала головой и что-то сказала на кечуа.
Лео попытался повторить сказанное на испанском, но лишь окончательно смутил этим женщину. С большим трудом совместными усилиями, прибегая к отчаянной жестикуляции, удалось выяснить, что Альмагро сейчас нет дома, но он здесь, в Кито, хотя и неизвестно, когда именно вернется домой.