Тот, для кого живу. Продолжение - [9]

— Мы раз по вызову мотнулись, молодежь там бухала, соседи жаловались на шум и крики, — начал припоминать Димон. — И Ксенька твоя там была, в драбадан, ***, — покачиваясь от выпитого, негромко вещал Владу так, чтобы никто не услышал. — Весь туалет заблевала, до утра в отделе продрыхла.

В принципе, все были заняты стриптизершами-проститутками, и на них никто внимания не обращал. Зато Влад как будто вообще забыл о том, где находится и какие красотки кругом. Внимал только Димону.

— Ребенок дома у непонятной соседки, а она, вишь, гулять умчала. Воронов на нее тогда опеку натравил, но она не успокоилась — через какое-то время вообще из дома свалила в непонятном направлении. Нашли ее в одном гадюшнике, замызганной общаге, у черта на куличках. Опека ее официально в розыск подала, вот мы и носились.

— Официально? — переспросил Демидов, поражаясь тому, как все удачно складывается в его пользу. А ведь, сидя за решеткой, он всерьез не верил, что у него получится доказать, что ребенку будет лучше с ним, чем с матерью. Хоть и не верил, но для себя решил, что все равно попытается, а иначе смысл ему жить, дышать, есть, пить. Отсюда и нужда в корочках липовых, а ствол… Ствол, чтобы видимость создавать, что он настоящий опер.

— Официально-официально, — подтвердил Димон. — Воронов потом вообще в больничку загремел, перенервничал с ней. Думал, что она сына подкинула куда-нибудь, а сама свинтила, задрав хвост. На каждую сводку о брошенном ребенке лично выезжал. Она его жене как-то созналась, что хотела в роддоме отказную написать, да, видимо, убоявшись твоего гнева, передумала, и, хрен его знает, может после пожалела.

Глава 4

— Хотела в роддоме отказную написать, — кусаясь, впивалось в мозг неотступно. — Передумала, а потом пожалела, — острым и больным буравчиком проникало под корку. — Гулять умотала, задрав хвост.

Хотелось заорать во всю мощь:

— Да заткнись уже, — но язык не повиновался, вместо этого прокричали лающе где-то над самым ухом:

— Лицом к стене. Ноги на ширине плеч.

Влад вздрогнул и проснулся. Потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, где же он. В машине, во дворе собственного дома, в ожидании утра. Поднеся запястье к глазам, он сверился с часами — начало седьмого. А приехал он сюда около двух, быстро свернув вечеринку — после откровений о похождениях Ксю не осталось никакого желания отмечать собственное освобождение. Хотелось поскорее увидеть ее и взглянуть в глаза, чтобы понять — правда это или же нет. «Да ну их нахер», — мотнул он головой на предложение Димона уединиться с продажной, уже почти голой, красоткой, — «надоели, шлюхи одноразовые».

Шевельнулся и понял, что замерз, ноги совсем окоченели. Раскрыв скрипучую на морозе дверь, выкатился из салона, несколько раз прошелся вокруг машины, разминая ноги. Руками яростно растер уши, разгоняя кровь, и с удовольствием ощутил, что опьянение прошло. Если и осталось, то совсем чуть-чуть. При встрече с сыном ему нужна будет трезвая и холодная голова, да и перегаром чтобы не несло.

Вспомнив о пачке жевательной резинки, оставшейся в машине, вернулся, распечатал блестящую упаковку, закинул пару подушечек в рот, окинул одним взглядом вверх высившийся перед ним дом. Народ просыпался, готовился к грядущему рабочему дню. То тут, то там вспыхивали прямоугольные проемы окон, периодически с пиликаньем распахивались двери подъездов, выпуская наружу рабочий люд. Через некоторое время зачастили и пары с детьми. Влад, не утерпев, вновь выбрался из машины.

Подошел к «тому самому» подъезду, прикинул в уме, куда могут выходить окна «ее» квартиры. Этаж третий, кажется. Выплюнув под ноги жвачку, сунул в рот сигарету, щелкнув зажигалкой, прикурил. Пока зачем-то пялился на все окна третьего этажа, уже знакомо пиликнула дверь, и из темного нутра подъезда выскочила она — «его» Ксюха. Выскочила и с налету как на стену стеклянную наткнулась, от удара об которую ее просто откинуло назад.

Влад ни разу не видел ее в зимней одежде, но сразу же узнал. Или сердце узнало, еще до того, как мысль о том, что это она, пробежав по перифериям нервов, достигла мозга, рванувшись к ней навстречу.

Девчонка, все та же юная, смазливая девчонка, в узких, обтягивающих бедра джинсах и куртке с пояском, непонятного в утреннем полумраке цвета. То ли синяя, то ли зеленая, не разобрать. Волосы выбились из-под светлой шапки, локонами легли на дутый ворот. Глаза, в обрамлении тронутых тушью ресниц, все те же — бездонно-серые, как гладь застывшего озера. Только в них почему-то плескалось что-то нехорошее, трепыхалось в глубине и наружу прорваться не могло.

Выдохнув в сторону струю сигаретного дыма, чтобы не попало ей в лицо, Влад задержал взгляд на сочных губах, по-прежнему манящих, сладких для него, и вернулся к глазам.

— Сын мой где? Видеть его хочу, — спросил невозмутимо, бесстрастно, как будто не раздирало внутри одновременно и от гнева, и от желания сжать ее в объятиях, прикоснуться к мягким и нежным губам. Он-то помнил, не раз вспоминал, разбивая оставшиеся в памяти картинки и ощущения на крошечные части, смакуя их посекундно. А не находя в дешевом суррогате, которым приходилось пользоваться «там», ни малейшего сходства с ней, злился до умопомрачения. Сначала пытался себя контролировать, потом бросил. Наматывал на кулак волосы очередной жрицы любви и вдалбливался в нее, пока та или не задыхалась, после ловя жадно мокрым ртом воздух, или не начинала вырываться невольно, понимая, что «клиент» далеко заходит и может ее покалечить. «С*ка», — шипел он потом едва слышно, не получая желанной разрядки в мозгах.