Тоска небывалой весны - [56]

Шрифт
Интервал

XXIII

Москва, Москва!.. люблю тебя как сын,

Как русский, –– сильно, пламенно и нежно!

Люблю священный блеск твоих седин

И этот Кремль зубчатый, безмятежный.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бывало, я у башни угловой

Сижу в тени, и солнца луч осенний

Играет с мохом в трещине сырой,

И из гнезда, прикрытого карнизом,

Касатки вылетают, верхом, низом

Кружатся, вьются, чуждые людей.

И я, так полный волею страстей,

Завидовал их жизни безызвестной...

В Москве жили самые дорогие Лермонтову люди: Мария Александровна Лопухина, Екатерина Аркадьевна Столыпина, Анна Петровна Пожогина-Отрашкевич, Алексей Лопухин и милая Варенька. Он побывал у всех, кроме Вареньки. У Анны Петровны взял льняное полотенце с вышитым фамильным гербом.

С ее сыном Мишей –– своим двоюродным братом, Лермонтов никогда не терял связи. Миша служил в Петербурге, был пожалован в прапорщики, но в 1835 году его перевели в Минский пехотный полк. При аресте поэта за стихи на смерть Пушкина, у него, кроме прочих писем, были изъяты и письма Михаила Пожогина-Отрашкевича.

Марии и Елизавете Лопухиным, собиравшимся в конце лета в Европу, Лермонтов пообещал выслать черкесские туфельки. Страстно хотел вписать в альбом Вари стихотворение «Я, матерь Божия, ныне с молитвою», но посетить Бахметевых не посмел.

Случайно встретил Мартынова, который тоже ехал на Кавказ –– для укрепления крепостей Михайловской и Новотроицкой. Он ехал «охотником», т. е. по собственной охоте. Мартынов служил в Кавалергардском полку вместе с Дантесом, и все, что случилось в последние месяцы, было ему известно. «Мое семейство жило в Москве постоянно, но в этот год и оно поднималось на Кавказ... В эту самую эпоху проезжал через Москву Лермонтов. Он был переведен из гвардии в Нижегородский драгунский полк тем же чином за стихи, написанные им на смерть Пушкина. Мы встречались с ним почти каждый день, часто завтракали вместе у Яра; но в свет он мало показывался».

Мартынов тоже писал стихи. По отзывам современников, они нашли бы место среди массы посредственных стихов, печатавшихся в то время.

Мартынов находил, что Лермонтов человек от природы добрый, но свет испортил его, «все хорошие движения сердца, всякий порыв нежного чувства он старался так же тщательно в себе заглушать и скрывать от других, как другие стараются скрывать свои гнусные пороки. Он считал постыдным признаться, что любил какую-нибудь женщину, что приносил какие-нибудь жертвы для этой любви, что сохранил уважение к любимой женщине: в его глазах все это было романтизм, напускная экзальтация, которая не выдерживает ни малейшего анализа».

Если бы Николай мог знать, как разрывалось теперь сердце Лермонтова! Он так и не встретился с Варенькой, у которой уже была годовалая дочь. Мечтал хоть случайно увидеть ее, –– не пришлось.

В доме Мартыновых Лермонтов познакомился с юным Александром Мещерским, оставившим свои воспоминания:

«В семействе Мартыновых были три незамужние дочери, из которых одна, по-видимому, занимала собою нашего поэта... Мартынов в то время перешел из гвардии в Нижегородский драгунский полк (на Кавказ), как кажется, потому, что мундир этого полка славился тогда, совершенно справедливо, как один из самых красивых в нашей кавалерии. Я видел Мартынова в этой форме; она шла ему превосходно. Он очень был занят своей красотой... Лермонтов был преприятный собеседник и неподражаемо рассказывал анекдоты».

В начале апреля Михаил Юрьевич выехал в Ставрополь; путь лежал через Тулу, и он завернул в Кропотово проститься с тетками. Снова отчий дом, портреты отца и матери... с ними он тоже простился.

Что с ним случилось в дороге: может быть, искупался в холодной реке, но в Ставрополь прибыл больным и был госпитализирован. Ревматизм был сильнейший, не шевелил ни ногой, ни рукой. Лечил его Николай Васильевич Майер, находившийся при штабе генерал-лейтенанта Вельяминова: умный, начитанный человек, выпускник Петербургской медико-хирургической академии, –– личность, далеко выступавшая из толпы. В своем романе «Герой нашего времени» Лермонтов вывел Майера доктором Вернером.

После госпиталя Михаил Юрьевич был направлен на воды в Пятигорск, куда уже прибыло семейство Мартыновых. Сопровождал его Майер: Лермонтов был настолько слаб, что из повозки его вынесли на руках. Понадобилось еще три недели, чтобы он смог прийти в себя.

В Пятигорске в то время лечился унтер-офицер Колюбякин, разжалованный в солдаты за пощечину полковому офицеру. Носил солдатскую шинель, вызывая к себе сочувствие, но скоро за проявленное мужество в экспедиции 1836 года, был награжден чином прапорщика, и сразу же сшил себе офицерский мундир. Этот Колюбякин стал прототипом Грушницкого в «Герое нашего времени».

«Третий и последний раз я встретился с Лермонтовым в 1837 году, не помню — в Пятигорске или Кисловодске, на вечере у знаменитой графини Ростопчиной. Припоминаю, что на этом вечере он был грустный и скоро исчез, а мы долго танцевали. В это время, кажется, он ухаживал за M-lle Эмилиею Верзилиной, прозванной, кажется им же, “розой Кавказа”. В Кисловодске я жил с двумя товарищами на одной квартире: князем Владимиром Ивановичем Барятинским и князем Александром Долгоруким... К нам по вечерам заходил Лермонтов с общим нашим приятелем, хромым доктором Мейером, о котором он в «Герое нашего времени» упоминает. Веселая беседа, споры и шутки долго, бывало, продолжались» (


Рекомендуем почитать
Лошадь Н. И.

18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).


Кино без правил

У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.


Патрис Лумумба

Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.


Апостолы добра

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Переход через пропасть

Данная книга не просто «мемуары», но — живая «хроника», записанная по горячим следам активным участником и одним из вдохновителей-организаторов событий 2014 года, что вошли в историю под наименованием «Русской весны в Новороссии». С. Моисеев свидетельствует: история творится не только через сильных мира, но и через незнаемое этого мира видимого. Своей книгой он дает возможность всем — сторонникам и противникам — разобраться в сути процессов, произошедших и продолжающихся в Новороссии и на общерусском пространстве в целом. При этом автор уверен: «переход через пропасть» — это не только о событиях Русской весны, но и о том, что каждый человек стоит перед пропастью, которую надо перейти в течении жизни.


Так говорил Бисмарк!

Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.