Тоска небывалой весны - [41]

).

Замечательно, что среди множества воспоминаний о Лермонтове, нет ни одного, где бы говорилось о его бегающих глазах. «Он никогда за хорошего ездока в школе не слыл, и на ординарцы его не посылали», –– уверяет Мартынов, однако Тиран вспоминает другое: «...толстый казак долго смотрел на Лермонтова, покачал головою, подумал и сказал: «Неужто лучше этого урода не нашли кого на ординарцы посылать...» Спасибо Мартынову, что пояснил, ради чего он «входит в подробности»: «единственно потому, чтобы объяснить, как смотрело на него наше ближайшее начальство». Вполне согласно с характеристикой, данной семейству Мартыновых Ф. Ф. Вигелем: «...подчеркивали свои верноподданнические чувства при каждом удобном случае».

В конце июля эскадрон находился в Царском Селе, и Лермонтова навестил Алексей Лопухин. «Это было так неожиданно, что я едва не сошел с ума от радости; я поймал себя на том, что разговаривал сам с собою, смеялся, потирал руки; вмиг возвратился я к прошедшим радостям, двух ужасных лет как не бывало наконец…»

О бурной встрече с Лопухиным Михаил сумел написать Марии Александровне только через три месяца: «На мой взгляд, ваш брат очень переменился, он толст, как я когда-то был, румян, но всегда серьезен и солиден; и всё же мы хохотали как сумасшедшие в вечер нашей встречи — и, бог знает, над чем. Послушайте, мне показалось, будто он чувствует нежность к m-lle Катерине Сушковой... известно ли вам это? Дядюшки этой девицы хотели бы их повенчать!.. Сохрани боже!.. Эта женщина — летучая мышь, крылья которой цепляются за всё встречное!.. Мне очень хотелось бы увидеть вас опять; в основе этого желания, прошу простить меня, покоится эгоистическая мысль, что возле вас я вновь мог бы обрести самого себя таким, каким я был когда-то, — доверчивым, полным любви и преданности, одаренным всеми благами, которых люди не в силах отнять и которые отнял у меня Бог! Прощайте, прощайте, — хотел бы продолжать письмо, но не могу».

В августе эскадрон возвратился в Петербург, где Лермонтова ждало письмо от Саши Верещагиной. Она полгала, что он уже офицер и поспешила поздравить. Но производство в офицеры состоялось только в конце ноября. До этого Лермонтов отважился показать преподавателю русской словесности В. Т. Плаксину свою поэму «Хаджи Абрек». Николай Юрьев сделал копию «Хаджи Абрека» и при встрече с Сенковским –– редактором журнала «Библиотека для чтения» –– прочел ее. Через год Сенковский опубликовал поэму. Лермонтов был разгневан! Он еще не был уверен в своем таланте, ибо школьная обстановка была такова, что заниматься серьезной литературой приходилось урывками и украдкой.

«Лермонтов был чрезвычайно скромен в отношении своего таланта, как и все великие писатели, чувствующие свое достоинство», –– вспоминал А. Н. Муравьев.

XVIII

22 ноября 1834 года высочайшим приказом Михаил Юрьевич Лермонтов был произведен в корнеты лейб-гвардии Гусарского полка. Ментики с золотыми позументами и собольей опушкой, вицмундиры, шинели –– все было готово заранее. Господа офицеры приняли присягу, были представлены великому князю Михаилу Павловичу, а он представил их государю.

Счастливая без меры Елизавета Алексеевна делилась с родственницей Прасковьей Крюковой: «Гусар мой по городу рыщет, и я рада, что он любит по балам ездить: мальчик молоденький, в хорошей компании и научится хорошему, а ежели только будет знаться с молодыми офицерами, то толку не много будет». Она попросила художника Будкина написать портрет ее внука.

М. Ю. Лермонтов, 1835 г.

Филипп Осипович Будкин был известным портретистом, ему позировали и члены царской семьи. Он изобразил Михаила Юрьевича в натуральную величину, поясно, в вицмундире, в корнетских эполетах. В руках Лермонтова –– треугольная шляпа с белым султаном, на плечо накинута шинель с бобровым воротником. Художник в точности передал красивые линии лба, очертания губ, печальную выразительность глаз, волосы, старательно уложенные парикмахером, –– современники считали этот портрет самым удачным в портретной галерее Лермонтова.

23 декабря Лермонтов отправил письмо Марии Александровне:

«Дорогой друг! Что бы ни случилось, я никогда не назову вас иначе: это означало бы разрыв последних уз, которые соединяют меня с прошлым, а этого ни за что на свете я не хотел бы, ибо моя будущность, хотя бы на первый взгляд и блестящая, на самом деле пуста и пошла; я должен вам признаться, что с каждым днем убеждаюсь все больше и больше, что из меня ничего не выйдет: со всеми моими прекрасными мечтами и моими неудачными опытами на жизненном пути... потому что мне недостает или удачи, или смелости.

Мне говорят: удача со временем придет, опыт и время придадут вам смелости... а почем знать: когда все это явится, сохранится ли тогда что-нибудь от той пламенной и молодой души, которой Бог одарил меня совсем некстати? не иссякнет ли моя воля от долготерпения... и наконец не будет ли окончательно разоблачено в моих глазах все то, что заставляет нас в жизни двигаться вперед?