Тоска небывалой весны - [34]

К своим восемнадцати годам Михаил не намного подрос, рост имел средний, то есть около 160 см, но плечи широкие и голова уже не казалась на них слишком большой. Был очень ловок и очень силен. «Он был брюнет, с бледно-желтоватым лицом, с черными, как уголь глазами, взгляд которых был иногда тяжел. Он не был красив, но почему-то внимание каждого, и не знавшего, кто он, невольно на нем останавливалось» (А. М. Меринский, товарищ Лермонтова по Школе юнкеров).

В конце ноября, подстрекаемый старшими юнкерами, Михаил сел на молодую не выезженную лошадь, та бешено завертелась в манеже возле других лошадей, и одна из них сильным ударом копыта разбила Лермонтову ногу. От боли он потерял сознание. Доктор, обследовав рану, нашел ее очень опасной. Вся Школа была в тревоге, Мартынов даже оставил дежурство на карауле, чтобы проведать товарища. Сразу оповестили Арсеньеву, и бабушка в страшном отчаянии, в горьких слезах, едва нашла в себе силы пойти в лазарет. Увидев, как Миша страдает, сама разболелась.

Узнала родня, и Анненкова, молодая супруга одного из племянников Елизаветы Алексеевны –– генерал-майора и адъютанта великого князя Михаила Павловича, решила навестить Михаила, а заодно познакомиться с ним, рассказать, что Анна Столыпина не отвергает ухаживаний Философова –– тоже адъютанта Михаила Павловича, и, вероятно, выйдет за него замуж. Анненкова много сил приложила, чтобы найти для Анны достойного жениха, вывозила ее на балы, спектакли, концерты, и очень этим гордилась.

Лермонтов с детства знал Анну: она вместе с матерью приезжала в Тарханы, а бабушка останавливалась в их пензенском доме; да и в Москве, когда Лермонтов учился в пансионе, они виделись с Анной. Он был увлечен этой красивой и скромной девушкой, написав ей несколько стихотворений. Одно из них, «Дереву» –– воспоминание о Тарханской встрече, когда им было лет по тринадцать.

...о! да, я был ребенок!

Промчался легкой страсти сон;

Дремоты флёр был слишком тонок ––

В единый миг прорвался он.

И деревцо с моей любовью

Погибло, чтобы вновь не цвесть;

Я жизнь его купил бы кровью,

Но как переменить, что есть?

Когда Анненкова, придя в лазарет вместе с мужем, стала расхваливать Философова, Лермонтов почувствовал неприязнь к новой родственнице. «Его черные глаза сверкали мрачным огнем, взгляд был таким же недобрым, как и улыбка. Мы нашли его не прикованным к постели, а лежащим на койке и покрытым солдатской шинелью. В таком положении он рисовал и не соблаговолил при нашем приближении подняться. Он был окружен молодыми людьми, и, думаю, ради этой публики он и был так мрачен по отношению к нам, пришедшим его навестить. Мой муж обратился к нему со словами привета и представил ему меня, новую кузину. Лермонтов смерил меня с головы до ног уверенным и недоброжелательным взглядом. Он был желчным и нервным и имел вид злого ребенка, избалованного, наполненного собой, упрямого и неприятного до последней степени».

Дерзкое поведение Лермонтова было тотчас передано Арсеньевой, которой осталось только вздыхать.

Больше двух месяцев пролежал Михаил в лазарете. Читал, рисовал вместе с Николаем Поливановым, который подписывал свои рисунки: «Экзамен по уставам», «Юнкера ловят крысу в дортуаре», «Гауптвахта в здании училища»... А по ночам в лазарете было шумно и страстно.

«По существовавшему тогда обыкновению входная дверь в эскадрон на ночь запиралась, и ключ от нее приносился в дежурную комнату. Стало быть, внезапного ночного посещения эскадрона кем-либо из начальников нельзя было ожидать никоим образом, и юнкера, пользуясь этим, долго засиживались ночью, одни за вином, другие за чтением какого-нибудь романа, но большею частью за картами. Это было любимое занятие юнкеров, и, бывало, когда ляжешь спать, из разных углов долго еще были слышны возгласы: «Плие, угол, атанде...»

Игра велась не на наличные деньги, а на долговые записки, уплата по которым считалась долгом чести, и действительно, много юнкеров дорого поплатилось за свою неопытность: случалось, что карточные долговые расчеты тянулись между юнкерами и по производству их в офицеры. Для примера позволю себе сказать, что Бибиков, хорошо приготовленный дома в науках, который ничему не учился в школе и вышел первым по выпуску, проиграл одному юнкеру десять тысяч рублей — сумму значительную по тому времени. Нужно заметить при этом, что проигрался он не в самом эскадроне, а в школьном лазарете, который был в верхнем этаже и имел одну лестницу с эскадроном. Лазарет этот большей частью был пустой, а если и случались в нем больные, то свойство известной болезни не мешало собираться в нем юнкерам для ужинов и игры в карты.

Доктор школы Гасовский известен был за хорошего медика, но имел свои выгоды мирволить юнкерам. Старший фельдшер Ушаков любил выпить, и юнкера, зная его слабость, жили с ним дружно. Младший фельдшер, Кукушкин, который впоследствии сделался старшим, был замечательный плут. Расторопный, ловкий и хитрый, он отводил заднюю комнату лазарета для юнкеров, устраивал вечера с ужинами и карточной игрой, следил за тем, чтобы юнкера не попались, и надувал их сколько мог. Не раз юнкера давали ему потасовку, поплачивались за это деньгами, и снова дружились. Понятно при этом, что юнкера избрали лазарет местом своих сборищ, где и велась крупная игра» (